Преданья старины глубокой
Шрифт:
Иван послушно вышел, оставив Яромира с бабой-ягой чинно балакать о всякой всячине. На поляне ярко светило нежаркое осеннее солнышко, в воздухе порхали последние бабочки, кружились комары-толкуны. Недолго им уже осталось плясать – у насекомой мелкоты век короток, живут от весны до осени, не более того. Где-то в ветвях стрекотала дряхлая сорока – печально, тоскливо, словно в плакальщицы нанялась.
Колодезь Иван отыскал не сразу – он притаился позади избушки, в тени высокой березы. Княжич опасливо обошел кругом, стараясь не приближаться к корявым лапам-столбам –
Ольховые бревешки, сложенные в сруб, отмерили немало лет – похоже, одногодки с бабкой. Почерневший от старости, осевший под собственным весом чуть не до земли, колодец выглядел дряхлым дедом, присевшим на завалинке передохнуть. Не было при нем ни «журавля», ни «барана» – простая бадья, привязанная к шесту.
Иван привычно перекрестил колодец, перекрестился сам и бросил бадью в дыру – к темному водяному зеркалу. Внизу плюхнуло, веревка ослабла, потом снова натянулась – княжич, насвистывая песенку, принялся наматывать ее на руку.
На свет появилась бадья. Иван улыбнулся ей, как старому другу, поднес ко рту, уже заранее предвкушая на языке сладкую колодезную водицу… и захрипел от боли.
Из воды выметнулась жирная когтистая ручища, ухватывая княжича за горло. На солнце блеснула рыбья чешуя – Иван с ужасом разглядел в бадье жуткую харю водяного Белого озера.
– Бу што, та, бр-бр-бр и-у-бр-бр боррабрр мээ-а?! – послышалось из бадьи.
– Чего?.. – тоненько пискнул княжич.
– Говорю – не позабыл еще меня, тать?! – трубно взревел водяной, высовывая наружу лоснящиеся губы. – Обкрадывать меня вздумали, паскуды?! Где Волхович?!
– Там! – пропыхтел Иван, не смея выпустить бадью. Цепко держит за горло чешуйчатая ручища – повиснет на ней тяжелый груз, так еще придушит, чего доброго!
– Где «там», гниль сухопутная?! – процедил водяной, не разжимая мертвой хватки. – Кадык вырву, коль брехать станешь!.. Куда злато мое дели?!
– Ы-ы-ы… – прохрипел княжич, высовывая побелевший язык.
В локоть мягко ткнулось что-то теплое – будто ласковый котенок боднул головой. Иван скосил глаза – перевязь судорожно тряслась, ножны ходили ходуном. Самосек пытался выпрыгнуть из кожаной одежки, пособить хозяину.
Иван сглотнул, ощущая на горле холодную ладонь водяного. Его взгляд уперся в одну точку, ноздри раздулись, пальцы, удерживающие тяжелую бадью, напряглись и вздрогнули.
Время точно замерло. Как будто сам Числобог [57] указал перстом, повелев мгновениям остановить неудержимый бег.
Иван резко разжал руки – бадья с густым гулом пошла вниз. Рука водяного принялась удлиняться, высовываясь все дальше из воды, пока не показалось мохнатое плечо. Когтистые пальцы сдавили горло княжича, тяжкое беремя повисло на нем камнем утопленника…
57
Бог времени
Но в ладони уже лежала рукоять меча-кладенца. Чудесный клинок отразил солнечный луч… пошел вниз… коснулся чешуи, оставив глубокий надрез… брызнула бледная рыбья кровь… лицо водяного болезненно исказилось…
…и он разжал пальцы.
Тяжеленная бадья шлепнулась наземь, разорвавшись в колючие брызги, и обдала княжича ливнем воды и дерева. Тот утер лицо и тупо уставился на окровавленную ладонь – несколько щепок вонзились в кожу, оставив глубокие царапины. Перевел взгляд вниз – в одной из луж еще виднелся горящий глаз водяного. На краткий миг он сменился грозящим кулаком и скрылся совсем.
Иван немного постоял на одном месте, все еще сжимая Самосек. Потом рассеянно обтер лезвие полой свиты – на нем осталась кровь, попахивающая тиной. Запоздай озерный хозяин разжать пальцы, сейчас бы на траве валялась отсеченная кисть – меч-кладенец рубит всякую нечисть так же легко, как и человека…
– Ты чего возишься? – спустился с крыльца Яромир. – Я уж решил – в колодец свалился…
– Лучше б уж свалился… – пробормотал Иван, не в силах оторвать взгляда от развалившейся бадьи. – Яромир, а Яромир…
– Ум-м?..
– А водяной из своего озера выйти могёт?.. Не просто на берег, а далеко?.. В город, например?..
– При нужде – конечно, – пожал плечами оборотень. – Водяной запросто человеком оборотиться может – все как положено, только полы не так застегнуты и вода каплет…
– А чтоб не человеком?.. Вот колодец здесь – может водяной в него перенестись?..
– Если очень нужно – да. У них для такого свой путь имеется – Придонный Тракт называется. Водяной, если очень припечет, может не то что из колодца – из ковша с водой вылезти. И наоборот – мырнет в ковш, так только его и видели. А вынырнет уж дома, в своем озере… А что?.. эй, погоди-ка…
Яромир окинул быстрым взглядом разломанную бадью, исцарапанного и промокшего Ивана, сидящего на траве разинув рот, меч Самосек, пребывающий вне ножен, и мгновенно обо всем догадался.
– Руку из бадьи высунул?.. – полуутвердительно спросил он.
– Ага… И в горло вцепился, жаба толстая… – шмыгнул носом княжич, чуть не плача. – Связался я с тобой на свою голову… Без пальца из-за тебя остался, теперь вот снова…
– Не реви, дурак, – виновато проворчал оборотень. – Тоже – богатырь называется…
– Богатырь должен по полю скакать, супостата бить! – обиженно посмотрел на него Иван. – В честном двобое! А когда рука из бадьи – это… это… нечестно это!!! Мне что ж теперь – и водицы попить нельзя?!!
– Ладно, не канючь, – насмешливо прищурился Яромир. – Пошли, там бабуся блинов напекла…
– Блинов?! – вскочил княжич, мгновенно забыв о водяном. – Где?!
Яромир мотнул головой, дождался, пока раззадоренный Иван скроется в избушке, и медленно подошел к колодцу. Глубоко внизу спокойно мерцало темное зеркало вод – ни плеска, ни шороха. Оборотень мрачно приставил указательные пальцы к верхней губе и задумался.