Преданья старины глубокой
Шрифт:
Он-то рассчитывал, что водяной махнет рукой на потерю золота, не станет из-за этого прибегать к Придонному Тракту. Это ведь очень сложная дорога, запутанная – даже просто ходить по ней умеет далеко не всякий. А уж отыскать конкретного человека именно в момент, удобный для нападения… да, хозяин Белого озера крепко разозлился, раз приложил такие усилия…
Теперь ухо держи востро, от водоемов держись подальше…
А в избе Яромира встретил сердитый взгляд княжича, стучащего ложкой по столу. Никаких блинов не было и в помине – когда баба-яга успела б их напечь-то? Да и зачем, коли только
Вместо блинов в печи булькал котелок с вонючим варевом. Овдотья Кузьминишна стряпала какое-то ведьмовское зелье – подбрасывала сушеные травки, помешивала черпаком на длинной ручке и неспешно начитывала заклинание:
Хожу я
по залесью
утренней росой,
собираю я травы зельные,
варю травы зельные во медяной росе,
поливаю травами зельными со водою
по всем кустам, по всем полям, по всем межам.
Вы, звери лютые, выходите,
вы, птицы быстрые, вылетайте,
вы, гады склизкие, выползайте,
вы, недобрые люди, прочь ступайте.
Как могучи травы зельные,
так бы могучей того был мой заговор
под молоду, под исход, под перекрой,
по восход и по закат солнца;
под пояс Сажара и Кучекроя,
под Замежуя,
под Отвори Ворота,
под Наскоча, под Золенца,
под звезды ясные и темные,
со всеми звездами и полузвездами.
Мое крепкое слово да будет всему превозмог.
Из печи исторглось дымное красноватое облако, явственно потянуло паленой шерстью, пером и чешуей. Баба-яга вдохнула вонь, чуть прикрыла глаза и удовлетворенно цыкнула зубом. Осторожно сняв котел с огня, она передала его Яромиру и наказала:
– Ступай, яхонтовый, разбрызгай окрест избушки, как по чину подобает. Управисси?
– Управлюсь, бабуль, не впервой, – усмехнулся оборотень, бережно вынося зелье из избы.
Вернулся он быстро – уже с пустым котлом. Баба-яга распахнула ставни, внимательно посмотрела на небозем, щуря старческие глаза, и молвила:
– Ну, яхонтовый, на вечерней зорьке начнем…
– Чего начнем? – оживился Иван.
– Кота Баюна выслеживать, – рассеянно ответил Яромир. – Ты сиди пока – это бабуся сама сделает, нам туда лезть не стоит, только помешаем… Наша очередь потом наступит.
– Правильно, касатик, под руку тут соваться не надобно… – кивнула Овдотья Кузьминишна.
Смеркалось. Иван и Яромир терпеливо ожидали заката – оборотень делал зарубки на носу, княжич жевал рыбный курник. Постепенно он задремал – но жевать не прекратил. Яромир недоверчиво приподнял брови, глядя на этакое чудо – он и не знал, что кто-то на свете способен одновременно есть и спать.
Заглотнув добрую половину, Иван все-таки подавился. Закашлялся, выхаркивая крошки, уронил остатки, но тут же успокоился, улыбнулся сладкому сну, сунул ладонь под голову и страшно захрапел. Оборотень невольно вздрогнул, дернулся и досадливо пихнул княжича в бок локтем.
– Ну чего опять?! – плаксиво заныл тот, недовольно открывая глаза. – Уже и поспать не даешь!
– Спать – спи на здоровье. А храпеть-то зачем этак громко? Бабулю разбудишь – а ей в ночное…
– Ну да,
– Так я-то тем более не виноват, – пожал плечами Яромир.
Иван обиженно засопел, утер нос рукавом, прошелся по избе и уселся на другую лавку – подальше от вредного оборотня. Кот сонно приподнял голову, обнаружил рядом с собой чьи-то колени, немного подумал и вскарабкался на них, убаюкивающе мурча.
– Вот когда кошка во сне урчит – так говорят, что мурлычет! – продолжал обижаться княжич, рассеянно поглаживая сытого кошака. – А когда Иван во сне урчит – так говорят, что храпит! Что ж я – кошки хуже?! Где справедливость?!
– Да нету ее, – усмехнулся Яромир. – Жизнь вообще штука несправедливая…
Баба-яга тем временем мирно лежала на печи, отвернувшись лицом к стене. Мелкие перебранки гостей ее ничуть не тревожили. Но чуть только солнце коснулось небозема краешком, старуха тотчас спрыгнула на пол, подхватила помело и выбежала за дверь – точно молоденькая. Напоследок она обернулась и погрозила пальцем – наружу не сметь!
Выйдя на крыльцо, Овдотья Кузьминишна подняла руки, глубоко вдохнула и бросила помело перед собой. Прутья вздыбились, зашевелились, вокруг избы все осветилось мерцающими огнями – там, где Яромир разлил колдовское зелье.
Баба-яга закричала что есть мочи, сунула в рот два пальца и свистнула так, что обзавидовался бы сам Соловей Рахманович. Задул буйный ветер – сразу со всех сторон. Полуночный, полуденный, восходный, закатный – все ураганы и вихри, сколько их ни есть на белом свете, слетелись к избе на куриных ногах.
Яромир с проснувшимся Иваном едва удерживались на лавках – избушка тряслась, ходила ходуном, ветхую крышу грозило унести прочь. Еще чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть…
Но вот ветер постепенно становится тише. Перекрывая его рев, Овдотья Кузьминична выкрикнула срывающимся голосом:
– Гой вы, звери лесные и полевые, мохнатые и зубатые, хищные и травоядущие, явитесь на зов мой!
Иван аж прилип к окну – из-за деревьев тенями выступали самые разные звери. Медведь, волк, лисица, куница, барсук, заяц, белка, хорь, даже зверь Арысь… на любой вкус, на любой выбор. Всякой твари по одной штуке – да не простые звери, а и в самом деле будто тени или призраки – колеблющиеся, полупрозрачные. Все они остановились у границы, очерченной колдовским зельем, и уставились на бабу-ягу неподвижными глазами.
– Всюду вы, звери, рыщете, всюду бродите, так не слыхали ль, где сейчас кот Баюн обретается, где он гуляет? – вопросила старуха.
Над поляной поднялся тонкий стон. На самой грани слышимости, едва различимый. Призрачные фигуры словно пели беззвучную песню – и в ней явственно слышалось короткое «нет». Баба-яга покачала головой и махнула рукой – вызванные звери исчезли так же бесшумно, как и появились.
– Гой вы, птицы наземные и поднебесные, пернатые и клюватые, хищные и травоядущие, явитесь на зов мой! – крикнула Овдотья Кузьминишна. – Всюду вы, птицы, летаете, всюду порхаете, так не слыхали ль, где сейчас кот Баюн обретается, где он гуляет?