Преданья старины глубокой
Шрифт:
– В самом деле? – подозрительно прищурилась левая голова, обвивая княгиню гибкой шеей. – Точно? Не обманываешь, сладкая?..
Василиса вздрогнула – чешуя исполинского ящера оказалась холодной, как ледышка. Даже странно – в пузе печь огненная, а снаружи прохладный, будто только что из погреба выбрался.
– Ну так проверьте, коли не верите, – уже увереннее предложила она, с удобством облокачиваясь на шею Горыныча. – Рискнете головушками?
Трехглавое чудище утробно заворчало, нерешительно переглядываясь с самим собой. Не то чтобы Горыныч действительно поверил этой нахальной
Возможно, в конце концов чаяния брюха все же одолели бы голос разума. Но тут во дворе появились шестеро пыхтящих татаровьев-скотников. Впрягшись в рассохшуюся фуру, они везли три ободранные коровьи туши, все еще исходящие паром.
Змей Горыныч мгновенно позабыл о Василисе, выдернул из-под нее хвост (бедная молодица громко ойкнула, шлепнувшись на жесткие булыжники) и ринулся к доставленному завтраку. Земля задрожала от топота исполинского дракона, татаровья съежились в комочек, прячась за фурой. Хотя им-то как раз ничего не грозило – Горыныч еще ни разу не обидел тех, кто доставлял ему мясо.
– БЛАГОДАРСТВУЮ!!! – проревел он, разрывая туши ужасными зубищами. Во все стороны брызнули кровь и мясной сок.
– Угощайся на здоровье, батюшка! – весело крикнул старший скотник, отскакивая назад. – Приятного аппетиту!
Что-что, а уж аппетит у Змея Горыныча был. Да еще какой! Три пасти жадно прожевали мясо, разгрызли кости и даже вылизали камни, запачканные кровью. Раздвоенные языки заплескали по гладкому покрытию, не собираясь оставлять на потребу мухам ни единой капельки.
– Подобру ли пошло, батюшка? – обеспокоенно посмотрел на раздувшееся брюхо ящера татаровьин. – Не доставить ли чего на заедку? Может, гусей стаю? Рыбки? Или мучного чего? Говядинка-то тяжеловата, разбавить надо…
– ПИТЬ ДАВАЙ! – хором взревели головы Горыныча.
Об этом он мог бы и не напоминать – другая фура уже везла громадную бочку. Скотники, пыхтя от натуги, подперли здоровенные колеса тяжелыми булыжниками и скоро отпрыгнули назад. Змей Горыныч подполз поближе, сотрясая землю громовой поступью, осторожно уселся на задние лапы и взял бочку в передние. Орудовал он ими неуклюже, совсем не так ловко, как мог бы человек, но все же вполне справлялся.
Один легонький удар в днище, и вот крышка уже отлетает, обливая чудище чем-то красным, цветом схожим со спелыми вишнями. Змей Горыныч утробно захохотал, опустил гибкие шеи к бочке, чуть наклонил ее и начал жадно хлебать великолепное вино из погребов Кащея. Головы отталкивали друг друга, сражаясь за каждую каплю. Насыщались и пьянели они все вместе, но вкус съеденного и выпитого каждая башка ощущала сама.
И делиться удовольствием им не слишком хотелось.
Напившись как следует, Змей Горыныч слаженно рыгнул всеми головами, испустив три языка пламени. Каменный столб в центре двора покрылся копотью… еще больше. Судя по всему, Горыныч уже не раз обливал его огнем.
– А закусить? – суетился внизу старший скотник. – Хлебцем-то, хлебцем заешь, батюшка!
– Давай сюда… – лениво опустилась правая голова.
Ржаной каравай размером больше тележного колеса был по-братски
Трехглавый зверь неспешно отполз в дальний конец двора, переваливаясь с боку на бок, как старая утка. Головы сыто икали, выплевывая пузырьки огненного воздуха, источающие винный аромат.
– ГРРРРР-Р-Р-РРРРР… – на три голоса зарычал ящер, плюхаясь на громадную кучу прелой соломы. – ЛЕТИТ ТУЧА, ЛЕТИТ ТУЧА, ЛЕТИТ ТУЧА – ЕЕ ПУЧИТ!!! АХ-ХА-ХА-ХА-ХА!!!
– Подобру пошло, – довольно выпятил нижнюю губу старший скотник, кивая Василисе. – Песни петь начал – в благостное настроение пришел, батюшка наш…
– Да, пожрать он горазд… – задумчиво согласилась Василиса, направляясь к Горынычу.
– Эй, эй, девка, а ты сама-то кто будешь?! – спохватился татаровьин. – А ну-ка, поворотись, когда с тобой говорят!
– Я Горыныча гостья! – брезгливо процедила княгиня. Поворачиваться она даже не подумала.
– А-а-а, ну если так… – посмурнел скотник. Он явно не поверил, но возражать не осмелился – а ну как вправду?
Сытый Горыныч и голодный Горыныч – две большие разницы. На полное брюхо трехглавый ящер даже не посмотрел в сторону Василисы. Три шеи переплелись, из ноздрей вырывался пар, а из пастей – веселая песня.
– Присаживайся, сладкая! – гостеприимно предложила левая голова.
Шипастый хвост уютно свернулся колечком, и Василиса милостиво устроилась в изгибе. Змей Горыныч сладко потянулся и заскреб камни когтями, оставляя глубокие царапины. Средняя голова широко зевнула, выпустив облако дыма. Позавтракав, огромный ящер действительно пришел в благодушное настроение.
– Так кем, говоришь, будешь? – лениво спросила правая голова. – Царская жена, кажись?
– Василисой люди зовут, – мило улыбнулась красавица. – Покойного боярина Патрикея дочерь…
– Ну и хорошо… – снова зевнула средняя голова. – А чего приперлась?
– Не груби гостям! – всшипнула на нее правая. – Скажи-ка, сладкая, а ты в цирюльном ремесле не смыслишь ли?
– Смыслю малость. А тебя что же – подстричь, побрить?.. – озадаченно нахмурилась княгиня.
– Да нет, с зубами помочь… Не в службу, а в дружбу – сделай такую милость, подсоби? Торчит у меня в дупле тряпка дурацкая, уже мочи нету… – пожаловалась правая голова. – Кого ни попрошу – всяк отнекивается, глаза отводит… Трусы проклятые! Неужто так страшно ко мне в пасть залезть?!
Василиса аж икнула. Но идти на попятный было поздно. Умиротворенный Горыныч очень легко мог превратиться в Горыныча разозленного.
Старший скотник по ее повелению доставил все необходимое – кузнечные клещи (самые легкие, для тонкой работы), специальную лицевую повязку (скотники надевали ее, когда приходило время выносить за Горынычем навоз), толстую дерюгу, зачарованную лампаду (во дворце Кащея такие просто кишмя кишели), беленное масло и несколько листов свежей крапивы.
Василиса плотно намотала повязку, накрыла голову дерюгой, поудобнее ухватила клещи, и решительно потребовала: