Предать нельзя Любить
Шрифт:
*
Беспокойное чувство словно рыболовная сеть вытягивает меня со дна и медленно направляет к свету. По пути встречаю самых близких...
Сначала мама… Моя мамочка! В последний раз я её видела в пять лет, поэтому практически не помню тонкий образ, но бережно храню в закоулках памяти аромат светлых волос и то, как она улыбалась.
Мама держит перед собой раскрытую ладонь. Не успеваю её коснуться, потому что гадкая сеть всё ещё управляет моим телом.
Затем сталкиваюсь с Виктором Андреевичем, мужем мамы. Он отчего-то дьявольски хохочет
Арсения я встречаю, уже почти вынырнув из толщи воды. Его глаза практически слились с цветом морской пучины, а на лице выражение горького разочарования… И уязвимости. Такой мужской уязвимости, которую не принято демонстрировать.
– Арс, - кричу я, пытаясь ухватиться за широкие плечи любимого.
Но не успеваю, потому что сеть наконец-то вырывает моё сознание из сна, и я разлепляю глаза…
– Арс, - зову еще раз, проверяя рукой соседнюю подушку.
Поднимаюсь на кровати и встречаюсь с теми же глазами, что и во сне. Только теперь в них нет уязвимости. Вообще, вряд ли в реальности кто-то видел на этом суровом лице подобные эмоции. В его руке... красная папка.
Сердце сбоит, пропускает удары один за одним. А те, что все-таки случаются, бахают прямо в ребра.
Боже, нет, пожалуйста! Он всё узнал!
Быстро пробегаюсь глазами по полуобнаженному телу. Милый шрам на плече, который целовала много раз перед сном. Основательные мышцы на груди, безупречный пресс и тонкая дорожка коротких волосков, уходящая в пах. На ногах те же спортивные брюки.
Если он все узнал, я вижу его… такого в последний раз… В последний раз…
Возможно, он замечает, как сотрясается мой подбородок, потому что нарушает тягостное молчание:
– Пошла вон, Арина, - кивком указывает на дверь.
От страха и острой боли не могу дышать. Словно снова со всей дури окунули.
Его глаза снова холодные и пустые. На лице брезгливая маска. Ни намёка на то, что еще пару дней назад в любви признавался.
– Я не виновата, Арс,- сбивчиво шепчу.
– Ты… утверждал, что каждый человек имеет право на защиту.
В меня летит нижнее бельё и мятое платье.
– Ты не человек! – цедит он глухо. – И тебе придётся за всё ответить…
Вскакиваю и не замечаю прорывающейся плотины из слез, словно в замедленной съемке надеваю стринги и лиф. Поясницу припекает от обжигающего ненавистью взгляда.
Черт.
Ничего не могу с собой поделать.
Всхлипываю. Еще и еще. Раз за разом.
Платье всё никак не могу застегнуть. Вчера этим занимались его заботливые руки, а сегодня я уже недостойна. Потому что он всё выяснил.
Я так боялась, что это случится с нами…
Оставляю попытки победить проклятый бегунок и на ватных ногах добираюсь до прихожей. За спиной ощущаю движение.
Черт.
В порыве страсти он разодрал мои колготки, а запасных у меня нет. Придется
– Вещи потом заберешь, - сообщает он с отвращением. – Мальчика своего отправишь, если что.
Словно пиранья впиваюсь в его лицо глазами.
– У меня нет никакого мальчика! – рявкаю, пытаясь сдержать истерику внутри.
– Не ври мне, сука, - притягивает меня за локоть и больно встряхивает. – Иначе я просто убью тебя.
Подцепляю сумку.
– Ты можешь мне не верить, - тихо шепчу, отпирая замок. – Но это не я. Я… хотела. Но не смогла. Когда любишь, предать невозможно.
– Пошла нахрен отсюда. И бойся. Ходи по улицам и оглядывайся. Поняла?
Вываливаюсь в подъезд и сбегаю на один этаж, усаживаюсь на подоконник. Реву навзрыд не стесняясь. Так громко, что Елена Степановна, соседка Арсения, с которой я недавно и подружилась, поспешно открывает дверь.
– Ариша, что случилось? – изумленно разглядывает мои обнажённые ноги и залитое слезами лицо.
– Ничего, - качаю головой, вскрывая сумочку.
Медленно рассматриваю содержимое своего кошелька.
У меня ничего нет. Ни квартиры, ни денег. НИ-ЧЕ-ГО!
Только почему-то об этом не думается. Перед глазами выражение уязвимости на любимом лице...
Глава 29. Арина.
Спустя месяц.
На дорожке, ведущей к корпусу пульмонологического отделения, много белого, мокрого снега. Он противно хрустит и прилипает к осенним сапогам. Еще раз оглядываюсь вокруг. Кто–то подумает, что на территории частного больничного комплекса сказочно красиво и веет надвигающимися новогодними праздниками, но мне всё это неинтересно и скучно.
Мир словно утратил краски до такой степени, что видеть дальше своего носа совершенно не хочется.
Я человек, который не отчаивался даже в самые смутные годы, проведенные в детском доме, вдруг превратилась в унылую бесцветную кляксу.
Даже любимая когда–то работа больше не приносит удовлетворения.
Захожу в светлый холл с высокими потолками и поочередно заталкиваю ноги в автомат с оранжевыми бахилами.
Совсем люди обленились. Даже нагибаться не надо.
Сдаю свое легкое драповое пальто в гардероб и, поправив у зеркала шерстяное платье, прохожу к лифту, чтобы подняться на четвертый этаж.
В длинном коридоре безлюдно и совершенно не пахнет лекарствами. Разве в больницах так бывает?
Подойдя к палате с красивой золотистой табличкой «Люкс», собираюсь с мыслями и дергаю блестящую ручку на себя.
– Ариша, дочка, – говорит Виктор Андреевич слабо. – Я рад, что ты пришла.
– Здравствуйте, – киваю, направляясь к его койке, обставленной всевозможными датчиками и приборами.
Изучаю осунувшееся лицо отчима и несмотря на всю злобу, которую я поддерживала в себе этот месяц, стараюсь не разрыдаться.