Предатель. Дочь от любовницы
Шрифт:
– Перестань идти на поводу у этой девчонки! Ты сам знаешь, что теперь, если Никочка одумается и решит быть с вашей дочерью, она может вообще сюда переехать на законных основаниях!
Если я и думала, что сегодня лимит всякого дерьма, вылившегося на мою голову стараниями мужа и свекрови, исчерпан, то сильно ошибалась в этом! Растерянно посмотрев на Игоря, я поймала его очередной виноватый взгляд, после чего он помотал головой и уверенно заявил:
– Вероника уезжает, ты ведь это знаешь. А перед этим напишет отказ от ребенка.
В ответ на это Елизавета Николаевна поджала губы и произнесла мстительным
– А может, я смогу все исправить! И деньги, которые ты отдал несчастной девочке, уже не будут иметь такого значения! Она захочет быть с дочерью, воспитывать ее сама. А уж потом может и жизнь у вас с ней сложится. Она тебе еще ребятишек нарожает, вон какие славные получаются!
5.1
Харламов отошел к столу и тяжело оперся на него руками. Опустив голову, он сделал вдох-другой. В коляске закряхтела София. По моим наблюдениям ребенком она была весьма спокойным. Если исключить тот рев, который девочка устроила по понятным причинам в наш первый день знакомства, в основном она была довольно беспроблемной. Может, без матери все дети как будто замирают в ожидании и стараются не приносить окружающим дискомфорта? Если Соня была такой и находясь у бабушки, то когда же последняя успела от нее устать?
– Все, мам. Решено. Сейчас я гружу вещи в машину, забираю дочь и иду с ней гулять, - сказал Игорь беспрекословным тоном.
– Потом мы ищем комнату и няню.
Он взял люльку, погрузил в нее памперсы и бутылочки с сосками и понес к выходу из квартиры.
– Прости за неудобства. Я думал, ты будешь на работе и до твоего возвращения мы отсюда уже уедем… - сказал Игорь, проходя мимо меня.
На это я не ответила, только отвернулась, говоря тем самым, что именно думаю по данному поводу. Свекровь, немного постояв застывшей статуей, бросилась за сыном.
– Игоречек! Перестань, я не то имела в виду! Конечно, я буду с Сонечкой… И конечно, я переживаю прежде всего о тебе и девочке! Вы ведь мне родные!
Я хмыкнула и, дождавшись, пока Игорь и Елизавета Николаевна окажутся в прихожей, вышла из комнаты и отправилась на кухню. Вся эта фантасмагория меня порядком утомила.
Вскоре Харламов вернулся и они втроем, как и было обещано, отбыли из квартиры. Муж лишь только обернулся на пороге и сказал «Пока». В этом слове было столько самых разнообразных эмоций, что у меня от них аж мурашки по коже побежали.
А потом накатило опустошение. Я почувствовала себя так, словно из меня разом выкачали весь воздух. Постояв так немного и дав возможность Харламову и матери или уехать, или уйти гулять в парк с коляской, я взяла сумку и поехала к матери.
Болей в желудке как не бывало, что было не мудрено при всем случившемся. Я попросту забыла обо всем, кроме того, в чем оказалась, переступив порог квартиры. И надеялась, что на этом все и закончится.
Мать моя была экзальтированной и весьма своеобразной женщиной. Она служила в театре, которому отдавала всю свою жизнь. Когда я стала постарше, начала удивляться тому, что у мамы вообще появился ребенок. Я о себе, разумеется. Я знала, что она меня любит, заботится обо мне, просто делает это как бы на расстоянии. Бесконечные гастроли, в которые она отправлялась на несколько месяцев, оставляя меня с отцом, какие-то капустники, посиделки, репетиции… Все это мелькало в ее жизни разноцветным калейдоскопом и составляло всю суть ее существования.
Когда мне исполнилось четырнадцать и я смогла оставаться одна дома надолго под присмотром бабушек-дедушек, изредка наведывающихся ко мне с ревизией, папа увлекся рыбалкой. Да не просто увлекся, а вступил в какой-то клуб, который начал организовывать длительные выезды в разные уголки мира. Надо ли говорить, что отец посещал едва ли не каждую такую вылазку? Работал он дистанционно, получал довольно приличную зарплату, так что мог позволить себе такое увлечение.
– О! Сашенька!
– воскликнула мама, когда я вошла в просторный холл их с отцом квартиры в центре города.
Она располагалась в исторической его части и мне с самого раннего детства больше напоминала музей, чем жилое помещение.
– Привет, - поздоровалась я с матерью, которой позвонила за полчаса, чтобы предупредить о визите.
– Я как раз заварила чай с Гималаев!
– сказала она и, подхватив меня под руку, увлекла на кухню, даже не дав разуться.
Усадив меня за стол, начала хлопотать над озвученным напитком, а я, сгорбившись, уткнулась взглядом в узор дубового стола, знакомый с пеленок. Оказавшись в доме, где выросла и провела свои детские и юношеские годы, я как будто ощутила, что мне на плечи лег груз всей вселенной.
– Выпрями спину!
– велела мне мама, как делала это всегда.
– И рассказывай, что натворил этот остолоп!
Я даже не удивилась, когда она спросила именно об этом, потому что мама была из тех родителей, для которых кругом мог быть виноват кто угодно, но только не ее ребенок. И только во взрослом возрасте я поняла, насколько это правильно - сначала защитить свое дитя, а потом уже разбираться, стоит ли выдавать ему нагоняй.
– Все… ужасно, - всхлипнула я и разревелась.
Плакать при маме было не постыдным и она мне это внушала с самого детства. И пусть мы не были близки настолько, чтобы она не могла представить жизни без меня, а я - без нее, сейчас я с полной ясностью поняла, насколько более разумным родителем, чем Елизавета Николаевна, являлась мама.
Во время моего рассказа она не перебивала, лишь только схватилась за пачку тонких длинных сигарет и закурила. Дважды. Уничтожив две штуки подряд большими затяжками. Когда я закончила свою невеселую историю, мама без слов взяла записную книжку (мне никак не удавалось донести до нее, что гораздо удобнее все помещать в телефон) и стала ее листать.
– Вот!
– сказала она, положив ту передо мной в раскрытом виде.
– Перепиши себе и звони часов в пять! Альберт как раз освободится! Это своеобразный человек, но адвокат он блестящий!
Вот так вот без лишних слов и расспросов она давала действиями понять, что не только на моей стороне, но и будет мне помогать делом.
– О деньгах не думай, мы с отцом профинансируем твою свободу!
– возвестила она тоном, в котором сквозили нотки театральности, уже сжившиеся с ее образом как влитые.
– Спасибо, - вздохнула я.
– Кстати, папа снова на рыбалке?
В ответ мама закатила глаза, а когда я вернула ей книжку, вдруг вскочила из-за стола и сказала непререкаемым тоном: