Предатель. После развода
Шрифт:
— Ты так нихрена и не понял! — рявкает она.
— Не понял!
— Вот и вали тогда! — Аглая толкает меня в грудь. — Не понял он! Вот сначала пойми, а потом лезь к ней со своими планами на третьего ребенка! Какой же ты баран, Герман!
— Объяснить не судьба?!
— Нет, — хватает меня за лацканы пиджака и всматривается в глаза. — Это надо самому понять и прочувствовать, тупица. У вас все повторится, Герман. Вы опять разбежитесь. Опять. Одного желания быть вместе вам мало.
— Ба! — кричит из гостиной Афинка. — Ты там, что,
— Нет, но очень хочется, — шипит мне в лицо Аглая, — во второй раз мой муж и старший сын тебя точно убьют, Герман. Второго развода ты не переживешь. И, кстати, она сейчас не дома, если что, а в главном ателье. Я так подозреваю, что опять заперлась, но у меня есть ключи. Надо?
Глава 57. Это она и есть
Чувствую себя подростком, который решил вломиться к бывшей подружке. Медленно, аккуратно и тихо проворачиваю ключ в замке стеклянной двери, прислушиваюсь и жду криков, но в пустом ателье тишина.
Захожу и также тихо запираю дверь.
Мне становится неуютно среди швейных манекенов, будто они сейчас кинутся на меня, недовольные моим вторжение.
Торопливо выхожу из главного зала ателье в мрачный коридор, и до меня доносится тихая музыка.
Может, мне стоит уйти?
Может, моя теща права?
Ну, выйдет у меня сейчас убедить Анфису, что мы со всеми сложностями и трудностями справимся, а потом?
Когда поутихнут наши страсти, когда жизнь войдет в колею обычной бытовухи, в которой я — опять муж и отец, а Анфиса — жена, то что нас ждет?
Сколько мы продержимся?
Конечно, нам подыграет наше упрямство.
Раз мы сошлись опять, то быстро мы не сдадимся и будем тащить и тащить отношения, которые стоило бы сразу обрубить. А лучше было бы их вообще не начинать.
Но если мы не попытаемся, то в наших сердцах точно останется разочарование и сожаления до конца наших дней.
Мы будем вспоминать друг друга и периодически нарушать мнимое спокойствие наших жизней.
В коридоре останавливаюсь перед фотографиям, на которых запечатлена улыбчивая Анфиса и ее сотрудники. На некоторых снимках она позирует с наградами, которые она выиграла в новых конкурсах за эти два года.
А меня не было рядом.
И не я ее фотографировал.
Кто-то другой. Может, теща или тесть, с которыми я вижу ее на следующей фотографии.
Она такая красивая на этих фотографиях, но глаза кажутся печальными.
Или я сейчас пытаюсь убедить самого себя в том, что все эти награды не принесли ей счастья, потому что меня не было рядом?
Да, моему бы эго хотелось бы, чтобы моя бывшая жена не получала удовольствия от жизни, тоскуя по мне такому распрекрасному, но правда в том, что все эти “тряпки” будут в жизни Анфисы и со мной, и без меня.
Вот мы и подошли к еще очень неприятной правде нашего брака лично для меня.
Поставь я ультиматум “я или твои платюшки”, то выбрали бы платюшки, и я всегда знал, что такой ультиматум никогда не сработает с Анфисой.
Говорит ли это, что я буду всегда на втором месте? Что я всегда буду проигрывать красивым тряпкам?
Нет, понятное дело, если я буду висеть на краю обрыва, то Анфиса, конечно разорвет платья, свяжет из них канат и кинет мне, но когда вытащит меня, она вновь утратит связь с реальностью.
А мне опять останется сидеть в стороне и ждать, когда она вернется ко мне.
Справлюсь ли я?
Однако вместе с этим непростым вопросом во мне нарастает желание быть на фотографиях рядом с Анфисой, которую я бы самодовольно обнимал и улыбался.
Мы же красивая пара.
Были красивой парой.
Замираю, когда слышу голос Анфисы, которая подпевает:
— Одна вселенная на двои-ииии-ииих… Солнце в груди-ииии…
Она, конечно, у меня не певица, и голос ее немного срывается, но как же сейчас сердце колотится. Аж в глазах темнеет, будто я услышал прекрасную сирену, которая зовет меня к себе, чтобы сожрать.
Ни одна женщина не сможет сделать мне больно, как Анфиса, потому что ни к одной женщине у меня не было желания быть все миром.
Чтобы только я для нее существовал.
Чтобы все ее мысли были заняты только мной.
— Одинокиииии-иии-еее сердца…. Блин! Черт! — Анфиса недовольно ойкает. — Да е-мае! Что за кривые руки!
И сейчас она не ревет от одиночества. Она опять нашла утешение в эскизах, раскройке, иголках и булавках.
Бесшумно шагаю на музыку.
Мне бы развернуться и уйти, но я, видимо, на что-то еще надеюсь.
Заглядываю в одну из закройных комнат ателье.
Анфиса сидит за широким и длинным столом и увлеченно скалывает два куска нежно-розовой ткани булавками. Хмурится и не замечает меня.
Я прохожу в комнату.
Она все еще меня не замечает. Подхватывает иголку с ниткой и неторопливо сшивает детали.
Я сажусь на стул в углу закройной комнаты, а Анфиса будто в трансе.
Она будто за гранью этого мира, в котором она оставила все тревоги, беды и все материальное.
Она даже немного покачивается из стороны в сторону, закусив несколько острых и тонких булавок во рту.
Обрезает нитки, переворачивает сшитые детали и достает из зубов булавку за булавкой, отключившись от реальности.
Я никогда прежде не наблюдал за ней вот так тайком.
Если я заходил к ней мастерскую, то обязательно оповещал, что это я пришел. Вот такой красивый и любимый и выдергивал ее из транса, а сейчас просто сел и смотрю на этот творческий поток, который мне совсем непонятен.
Я не знаю, каково это - уйти с головой в творчество.
Я прагматичный и приземленный человек, который очень далек от искусства. Нет, конечно, мне нравится смотреть на картины, статуи или удивляться тому, что из куска ткани можно создать струящийся шедевр на тонких бретельках, но от самого процесса создания чего-то я далек.