Предатели Гора
Шрифт:
— Накинь ему чего-нибудь на голову, — приказал тот же голос с командными нотками. — Его белая тряпка подойдёт.
Белая ткань, которую я принес с собой как знак мирных намерений, сложили вдвое и накинули мне на голову, завязав под подбородком.
— Поставьте его на колени, — приказал мужчина, и меня рывком подняли с платформы.
— Вот это было при нём, — сообщил другой голос.
В импровизированном мешке я мало что мог рассмотреть. Лишь какие-то неясные фигуры вокруг меня.
— Верёвку ему на шею, — приказал начальственный голос.
Одна из фигур склонилась ко мне, и на моей шее затянулась петля.
— Освободите
— Даже не надейся, с закрытыми глазами и на верёвке, тебе не удастся ничего узнать о нашей обороне, — сказал кто-то из мужчин.
— Отведите меня к Амилиану, — попросил я.
— Заткнись, шпион, — рявкнул на меня тот же голос.
— Я не шпион! — раздражённо бросил я.
— А давайте повесим его, — предложил он. — Пусть слины с Коса знают, что мы не будем напрасно тратить время, разбираясь с их шпионами.
— Я не шпион! — прорычал я.
— Хорошо, — одобрительно сказал другой голос.
— Закрепим верёвку вот здесь, — сказал человек слева от меня, — и покажем этим слинам, что их шпион разоблачён, сброшен со стены, и повис через считанные ины после того пробрался в город.
— Превосходная идея! — поддержал его ещё один мужчина.
Я почувствовал, что веревка дёрнулась на моей шее. Потом чьи-то руки легли на мои плечи.
— Эй, вы что, забыли, как они стреляли в меня! Вы же видели это! — напомнил я.
— Но они же ни разу не попали в тебя, — заметил человек.
— А вы предпочли бы, чтоб они попали? — спросил я.
— Возможно, для тебя это было бы лучше, если бы они это сделали, — мрачно добавил другой, и меня подняли на ноги.
— Верёвку я привязал, — сообщил голос слева.
— Я пришёл к вам под белым флагом, — напомнил я. — Вот значит как жители Форпоста Ара уважают законы войны?
Руки мужчин ещё крепче сжались на моих плечах. Я чувствовал лёгкий ветерок, сквозивший через бойницу справа от меня. Сквозь ткань на моей голове я мог различить открытое пространство между зубцами.
— Ну-ка постойте, — услышал я чей-то голос, а затем звук развязываемого узла.
Кажется, верёвка снова стала всего лишь поводком.
— Должен признать, что мы почти забыли нашу честь, — сказал мужской голос. — Мы благодарны тебе за то, что Ты напомнил нам об этом. Безусловно, это позорно для нас, что это было сделано косианским слином. Впрочем, это не столь важно. Важно просто помнить об этом. Признаться, до сего момента я даже представить не мог, насколько мы опустились. В оправдание могу сказать, что мы многое перенесли за эти дни, и потеряли многих товарищей.
— Эй, позади их укреплений, как мне кажется, собираются косианцы, — сообщил мужчина, по-видимому, наблюдатель.
— Утренний штурм, — устало вздохнул другой.
— Незнакомец, — обратился ко мне мужчина, который говорил мне о чести, — знай, что Ты был оставлен в живых, только потому, что вошёл в город, под белым флагом. И, вынужден признать, ещё немного и всё могло закончиться иначе. Однако теперь, под его эгидой, Ты в такой же безопасности, как если бы находился под защитой железных стен. Честь Форпоста Ара ещё чего-то стоит. Я даю тебе право выбора,
— Отведите меня к Амилиану, — устало попросил я.
— И всё же, я думаю, что Ты — шпион, — вздохнул он.
— Я не шпион, — в который раз повторил я.
— Надеюсь, Ты понимаешь, что как только тебя уведут к Амилиану, то Ты утратишь защиту флага, под которым пришёл? — осведомился мужчина.
— Я это отлично понимаю, — заверил его я.
— Отведите его к командующему, — приказал он.
— Дайте мне хоть что-то из одежды, — попросил я, как только меня отвели от бойницы, — хотя бы лоскут моей туники, чтобы прикрыться.
— Собрался уже большой отряд косианцев, — сообщил наблюдатель.
— Ты пришёл как шпион, — сказал мне солдат. — Вот, как пойманный шпион Ты и пойдёшь к Амилиану.
Чьи-то руки плотно сомкнулись на моих плечах.
— Уведите его.
11. Амилиан
— Сюда, — приказал мне мужчина.
Меня заставили встать на колени на какую-то твердую поверхность, скорее всего кафельный пол. Белую ткань, которую я использовал в качестве флага перемирия, наконец-то сняли с моей головы. Несколько инов я моргал глазами, потом осторожно осмотрелся вокруг.
Я стоял на коленях, на полу, действительно покрытом кафелем, перед высоким стулом, стоявшем на возвышении. С одной стороны от стула и немного ниже, на одной из широких ступеней, на коленях стояла бледная белокурая рабыня, одетая в короткую тунику.
— Оставь нас, Ширли, — приказал мужчина сидевший на стуле.
— Да, Господин, — сказала девушка.
Голова невольницы была отвернута в сторону от меня. Я был свободным мужчиной и, посмотрев на меня без разрешения, она могла быть наказана. Рабыни, конечно, иногда делают это, например, на улицах рассматривая раздетых пленников, формально считающихся свободными людьми, иногда даже насмехаются над ними, но вряд ли они посмеют сделать это, без разрешения, и тем более на глазах своих владельцев.
Имя «Ширли», кстати, земное женское имя, но я подозревал, что эта рабыня к Земле никакого отношения не имела. Во всяком случае, характерного акцента я не заметил. Конечно, могло быть и так, что она землянка, просто провела на Горе довольно много времени. После нескольких месяцев зачастую становится крайне трудно отличить землянок от гореанок, по крайней мере, без тщательного изучения их тел. Например, женщин родившихся на Земле, выдают пломбы в зубах и шрамы от прививок, а по команде встать на колени они делают это несколько иначе, видимо в силу своего происхождения. Мужчины на Горе иногда дают земные имена гореанским девушкам, поскольку считают их превосходными рабскими кличками. Для гореанского уха, такие имена, как Джин или Джоан имеют экзотический аромат, и расцениваются как пригодные имена для рабынь, доставленных из таких далёких и таинственных мест как Теннеси или Орегон. Сами девушки, оказавшись на Горе, приходя к пониманию чувственного подтекста звучащего в их именах, тоже перестают рассматривать их с точки зрения простого и обычного слова, но начинают, во многом как и гореане, относиться к ним, как к волнующим и красивым именам, и даже упиваются ими, и как превосходные рабыни пытаются соответствовать им. Само собой, они осознают, что теперь носят их только, как рабские прозвища, и только желанием рабовладельца.