Предательство Тристана

Ладлэм Роберт

– Лана, милая, выслушай меня. Выслушай меня внимательно. То, что я хочу тебе сказать… я хочу, чтобы ты знала правду. И неважно, что ты потом станешь думать обо мне… Нет, неправда, на самом деле мне очень важно, что ты думаешь обо мне! Но ты должна знать правду, и если она все разрушит, то, значит, так тому и быть. Если это погубит операцию, если после этого ты больше не захочешь видеть меня, что ж, пусть будет так. Я не могу дальше жить, имея эту ложь на своей совести. Ты заслуживаешь большего, гораздо большего.

Светлана больше не смотрела на него.

Она сидела рядом с ним на кровати и, казалось, вся ушла в себя. Он все еще держал ее за руку, но рука сделалась холодной и влажной. И в душе у него тоже возник и становился все сильнее ледяной холод. Это не был лед нараставшего безразличия, нет, это разрасталась застывшая, бескрайняя, словно северная тундра, пустота в душе мужчины, который вдруг почувствовал себя потерявшимся ребенком, одиноким и напуганным.

– Я хочу рассказать тебе об операции, в которую втянул тебя, – сказал он. Почему я это говорю? – задала вопрос какая-то часть его сознания. Зачем я делаю это? Он прибыл сюда с простым намерением убедить ее бежать из Германии, принять участие в еще одной головокружительно смелой акции, которая даст ей возможность сохранить жизнь и одновременно спасет операцию «Wolfsfalle». Но сейчас… что-то в нем сломалось, заставляя его сказать правду этой женщине, без которой он не хотел жить. – Документы, которые я дал тебе, те самые, которые, как я сказал, должны будут убедить Гитлера и его людей в том, что Россия имеет самые мирные намерения…

– Я знаю, – перебила Светлана. Она открыла глаза, но теперь уставилась в пол. Она казалась очень усталой. – Я знаю правду, дорогой Стива. Я знаю, что было в тех бумагах.

– Ты прочла их?

– Конечно, прочла. Ты недооцениваешь меня, миленький. Россия, которая не представляла бы никакой угрозы для Гитлера… Это было бы все равно что выставить на границе плакаты с приглашением Гитлеру вторгнуться в наши пределы. Такие люди, как Гитлер – и как Сталин, – презирают слабость. Она не успокаивает их, а, напротив, провоцирует. Если бы Гитлер полагал, что Россия слаба, он послал бы свои армии на Москву и Ленинград, он давно разгромил бы нас. Нет, единственное, что удерживало Гитлера от развязывания войны против России, это боязнь того, что Россия окажется слишком сильным противником. Я знаю это.

Это признание ошеломило Меткалфа. Он хотел поглядеть Светлане в глаза, но она упорно смотрела в пол и продолжала:

– Но ты хотел, чтобы между Гитлером и Сталиным началась война. Вот реальная цель. Твои документы сообщают Гитлеру о том, что Сталин вынашивает планы опережающего нападения на Германию. Если окружение Гитлера поверит в то, что эти документы подлинны, то у них не останется иного выбора, кроме как начать войну.

Он повернулся и взял ее лицо в ладони.

– Милостивый бог, – чуть слышно выдохнул он, – ты все время знала об этом?

– И я одобряю это, Стивушка. Я считаю, что это опасно и смело, но все равно это блестящий план. Это единственная надежда. Если Гитлер нападет на нас, считая, что

у нас нет сил, чтобы оказать сопротивление, это будет для него все равно что собственными руками вырыть себе могилу. Да, Стива, я понимала это с самого начала.

– Ты прекрасная женщина, самая красивая из всех, кого я когда-либо встречал. Но ты также самая замечательная женщина из всех, какие есть на свете.

– В таком случае скажи мне еще одно, – строго проговорила она. – И ты должен сказать мне правду: НКВД догадывается, что я передаю немцам советские военные тайны? Ты приехал сюда, чтобы предупредить меня об этом?

– Нет, не догадывается. Еще не догадывается. Но это только вопрос времени – скоро НКВД возьмется за тебя. У абвера – немецкой военной разведки есть источник на Лубянке. Происходит утечка в обоих направлениях. Ни одна тайна не застрахована от раскрытия.

– Источник?

– Шпион. Кто-то, работающий на них, передающий им сведения.

– Шпионы среди шпионов!

Он кивнул.

– Немцы начали подозревать, что документы достались им слишком уж легко. Они пытаются выяснить, не могли ли эти бумаги быть подброшены советской стороной.

– И ты думаешь, что их источник с Лубянки поднимет вопрос обо мне.

– Это возможно. В любой операции, где задействовано более двух человек, всегда существует утечка. На этот риск всегда приходится идти.

– Но это не главное, что беспокоит тебя. Ты опасаешься, что ваша операция провалится.

– Каким безжалостным ты, должно быть, считаешь меня.

– Я уже не ребенок, – отрезала она и, внезапно повернувшись, взглянула ему в лицо широко раскрытыми глазами. Ее лицо вдруг сделалось жестоким. – Я-то думала, что ты к настоящему времени должен был понять это обо мне. Мы оба знаем, что важно, а что нет. Мы знаем, что судьба свободного мира куда важнее, чем жизнь любой балерины.

Ее слова звучали пугающе.

– Возможно, я хочу слишком многого, – мягко ответил он, – но я намерен спасти тебя и одновременно подстраховать исход операции.

– Каким же образом ты это сделаешь?

– При помощи Кундрова.

– Кундрова? Я тебя не понимаю.

– Лана, как только ты подашь сигнал, Кундров отошлет рапорт о тебе своему начальству.

– Рапорт обо мне? – переспросила она. – Ничего не понимаю.

– Он сообщит о своих подозрениях: что ты, дочь известного советского генерала, могла передавать военные тайны немецкому дипломату, в которого ты влюблена. Это произведет в Москве эффект удара молнии, сообщение пойдет на самые высокие уровни. ГРУ свяжется с НКВД, и те сразу же возьмутся за дело.

Она кивнула, на ее лице появилось пугающее выражение понимания ужасного будущего.

– Когда меня арестуют, немцы узнают об этом через своего шпиона на Лубянке. И люди Гитлера поймут, что это не советская провокация. Они будут уверены, что документы подлинные. – Она пожала плечами; ее тон был небрежным, но она не могла скрыть напряжения и страха. – Одну никчемную балеринку поставят к стенке, но дело, конечно, стоит того, поскольку будет означать конец для Гитлера.

Меткалф силой заставил Светлану повернуть лицо к себе и посмотрел ей прямо в глаза.