Предательство Тристана
Шрифт:
– Спасибо, сэр! Спасибо!
Когда старый русский улыбнулся, Меткалф мельком увидел золотые коронки, почти полностью заполнявшие его рот. Этот человек некогда имел возможность позволить себе такую роскошь.
«Сколько же всего не хватает в России в эти дни, – думал Меткалф. – Продовольствие, топливо, одежда… но самая большая нехватка наблюдается в достоинстве».
Как и все посетители, он сдал пальто в гардероб. Седовласая сморщенная старуха взяла его пальто, восхищенно погладила его ладонью, восторгаясь качеством,
Прозвучал предупреждающий звонок, и Меткалф присоединился к толпе людей, направлявшихся в зал, чтобы занять свои места. Войдя внутрь, он был поражен великолепием театра. Он успел забыть, насколько роскошным был этот остров царственного величия среди унылой серости Москвы. Огромная хрустальная люстра висела под высоким куполообразным потолком с прекрасными расписными плафонами в классическом стиле. От царской ложи, украшенной алыми драпировками, с золочеными спинками кресел – над ней располагался огромный лепной позолоченный герб с серпом и молотом, – расходились в каждую сторону по шесть лож. На главном занавесе из золотой парчи были вытканы буквы СССР – аббревиатура названия Коммунистической партии и даты всех крупнейших событий истории Советского государства.
Доставшееся ему место оказалось превосходным. Оглядывая театр, Стивен заметил прямо позади себя молодого русского офицера. Русский улыбнулся Меткалфу.
– Красивый театр, не правда ли? – сказал русский.
Меткалф улыбнулся в ответ.
– Очень впечатляет. – Он почувствовал тревогу. Незнакомец обратился к нему по-английски, а не по-русски.
Но почему? Откуда он мог знать?
Наверно, его выдала одежда. Этого вполне хватало. Проницательный глаз без труда мог выделить иностранца среди русских.
Но почему он решил, что нужно говорить именно по-английски?
– Сегодняшнее представление будет очень специфическим, – продолжал разговор военный. На голове у него красовалась копна огненно-рыжих волос, крупный нос имел резкие очертания, а полные губы производили впечатление жестокости. – «Красный мак» – это балет Глиэра. Вы знаете сюжет? Это история о танцовщице, которую угнетает порочный злодей-капиталист. – Губы военного чуть заметно шевельнулись, что, по-видимому, должно было означать улыбку.
Меткалф кивнул и, в свою очередь, тоже вежливо улыбнулся. Внезапно он заметил кое-что такое, что не углядел с первого взгляда: рыжий вовсе не был обычным красноармейским офицером. Судя по зеленому кителю и золотым эполетам, этот русский был майором ГРУ – Главного разведывательного управления Советских Вооруженных Сил. Военный разведчик, шпион.
– Я знаю сюжет, – ответил Меткалф. – Из нас, капиталистов, ваши, русские, пропагандисты делают потрясающих злодеев.
Человек из ГРУ молча кивнул, соглашаясь со словами Меткалфа.
– Главную партию, роль Тао-Хоа, исполняет прима-балерина Большого театра. Ее зовут Светлана Баранова. – Он немного приподнял брови, сохраняя, впрочем, на лице безразличное выражение. – Она действительно великолепна.
– Неужели? – осведомился Меткалф. – В таком случае обращу на нее особое внимание.
– Правильно, – согласился русский. – Я всегда так делаю. Я никогда не пропускаю ее спектаклей.
Меткалф снова улыбнулся и отвернулся от своего непрошеного собеседника. Он был охвачен тревогой: человек из ГРУ знал, с кем он завязал разговор. В этом не могло быть никаких сомнений! Он выдал это своей мимикой, причем сделал это намеренно.
А из этого следовало, что агент ГРУ не случайно сидел здесь, прямо за спиной Меткалфа. Голова Стивена пошла кругом, он никак не мог сосредоточиться. Как можно было это устроить? Поскольку это наверняка устроено, и ничего случайного в этом «совпадении» не было.
И все же – как? Меткалф мысленно перелистал несколько последних минут. Он помнил, как садился на свое место, пустое место, окруженное людьми, уже сидевшими спереди и сзади. Агент ГРУ, вызывающе одетый в форму, уже находился там, теперь Меткалф это понял. Он припомнил рыжую голову, высокомерное, жестокое лицо; это зарегистрировалось где-то в глубине его сознания. Грушник просто не мог подойти уже после того, как Меткалф занял свое место!
Так, вернемся немного назад. Меткалф почувствовал, как по его шее сзади пробежали мурашки, свидетельствующие о нарастающей паранойе. Велики ли шансы, что на билете, который он купил в последнюю минуту у спекулянта возле входа в Большой театр, случайно было указано место прямо перед тем креслом, которое занимал агент ГРУ, знавший о его связи с Ланой Барановой?
Меткалф содрогнулся, когда до него дошло. Старик, продавший ему билет – этот жалкий с виду, в прошлом элегантный мужчина. Достаточно жалкий для того, чтобы делать то, что ему приказывали.
Это была подсадка, скажешь, нет?
Они поняли, что он шел в Большой, – они, наблюдатели, советские власти, в данном случае элита ГРУ, – и захотели особо указать ему на тот факт, что они уверены: он не сможет сделать ни шагу, чтобы об этом не стало им известно. Или это все-таки паранойя?
Нет. Это не было совпадением. Его, возможно, вели до Большого театра, хотя, если за ним действительно велась слежка, ею занимались опытные люди: он не заметил ни одного признака, никаких намеков на то, что к нему прицепился «хвост», и это было очень тревожно. Вообще-то он был хорошо подкован по части распознавания наблюдения. Он всегда успешно распознавал слежку; в конце концов, его же именно этому обучали. А советская слежка, как правило, была грубой, откровенной – здесь жертвовали тонкостью ради возможности лишний раз продемонстрировать тяжесть наказующей руки.
Но как же это удалось устроить в последнюю минуту? Он намеренно не стал покупать билет в конторе «Интуриста», как это обычно делали приезжие иностранцы. Ведь он совершенно сознательно решил обзавестись билетом в последнюю минуту, твердо зная, что всегда сможет найти его у спекулянтов.
Установленная за ним слежка могла понять, что он направляется в Большой театр, лишь после того, как он вступил на Театральную площадь. В их распоряжении имелось всего несколько минут, которых вряд ли хватило бы на то, чтобы вызвать агента.