Предательство
Шрифт:
— Сколько лет Шарлотте? — спросила Белла, у нее так сдавило горло, что она едва могла говорить.
— Ей всего девять месяцев, — сообщила Элизабет.
Не в силах поверить в услышанное, Белла переводила взгляд со своей свекрови на Ланса.
— Девять месяцев? Но она… она еще совсем младенец. — Изабелла судорожно сглотнула. — Ланс… да как ты мог сотворить это… сотворить со своей дочерью… и со мной? С… с ней что-нибудь не так?
— Шарлотта потрясающий ребенок, Белла, — заверила ее Элизабет. — Она прекрасна, обладает нежным маленьким сердечком и любит всех — и ей нужен отец.
— А
Лицо Ланса искривилось и потемнело.
— Ее мать — моя первая супруга — мертва, — отрезал он. Проведя заметно дрожавшей рукой по волосам, он сделал шаг назад, его бледное лицо ничего не выражало. — А теперь я был бы очень признателен, если бы мы поговорили о чем-нибудь другом.
— От меня не так просто избавиться, — немедленно возразила Белла, стараясь не думать о его жене, умершей столь недавно, женщине, родившей ему ребенка, женщине, которую он, должно быть, любил и до сих пор оплакивал.
Ситуация была настолько тяжелой, что Изабелла никак не могла прийти в себя. Она чувствовала себя так, будто пробудилась от волшебного сна.
— Ваша мать права. Вы не должны были скрывать от меня эти сведения. Это жестоко и низко. Как вы думали, я отреагирую, когда все выяснится? Или вы и вовсе не намеревались сообщать мне об этом, планируя отослать дочь, которую вы столь очевидно покинули, куда-нибудь подальше, чтобы она жила в полной безвестности?
Опустив глаза, Белла расправила дрожащей рукой платье. Ланс заметил ее глубоко подавленное состояние. Его щека непроизвольно дернулась, он резко развернулся и подошел к окну. Стоя спиной к женщинам, с неестественно прямой осанкой и напряженными плечами, он молча сунул негнущиеся руки в карманы.
Белла вскочила со стула.
— Прошу вас меня простить, — обратилась она к Элизабет, стараясь, чтобы голос ее не дрожал. — Я бы хотела ненадолго остаться одна.
Желая найти слова утешения и поддержки, однако прекрасно сознавая, что не сможет ничем успокоить сейчас Беллу, понимая, что ее невестке необходимо спокойно все обдумать, а все вопросы могут подождать, Элизабет мягко коснулась ее руки:
— Конечно. Как вам угодно. Приходите ко мне, когда захотите поговорить.
Когда Изабелла дошла до двери, Ланс обернулся:
— Белла, подожди…
Она резко развернулась:
— Оставьте меня в покое, Ланс Бингхэм. Достаточно. С меня довольно. Не думаю, что смогу выслушать что-нибудь еще.
Белла выбежала из комнаты и закрыла за собой дверь. Да, ей многое пришлось узнать с тех пор, как она оставила свой дом в Чарльстоне. Теперь она извлекла еще один урок. Гнев помог ей удержать себя в руках, пройти по коридору и подняться по лестнице в комнату, которую она делила с Лансом.
Облокотившись спиной о дверь, она посмотрела на постель, ощущая сильное желание подойти к ней, сорвать покрывала и порвать на мелкие лоскуты. Ланс не стал оспаривать правду, открытую его матерью, и не предоставил никаких объяснений. Физически случившееся не причинило ей боли и не ранило ее, однако душа Изабеллы истекала кровью.
Все ее самые заветные и искренне лелеемые надежды погибли. Холодные и мертвые, словно трупы. Их больше не вернуть к жизни. Она думала о Лансе — своем возлюбленном, — и все чувства и эмоции, которые он пробудил
Однако, даже попав в столь отчаянное положение, она старалась держаться, ее руки плотно обхватили тело, унимая дрожь. Изабелла вышла замуж за Ланса, четко сознавая, что он не любит ее, — и теперь понимала почему. Это все объясняло. Он был женат прежде. У него была жена, умершая всего девять месяцев назад. Где-то глубоко внутри, в самом потаенном уголке своего женского сердца, Белла чувствовала: что-то не так, однако никак не могла понять, что именно. Да и как было ей даже предположить подобное?
Его согласие на брак с ней сделало ее счастливой. Она верила, что дорога ему и что его увлеченность перерастет в нечто глубокое и сильное. То, как они занимались любовью в уединении спальни, их разделенная страсть восхищала ее и, похоже, удовлетворяла ее супруга. Белла была обнадежена этим и верила, что их брак может иметь будущее, пустить корни… А он, ее супруг, между тем оставался безутешным вдовцом, который — она признала это, так как не видела иных объяснений, — настолько любил свою ныне покойную жену, что обвинял в ее смерти новорожденного ребенка. Да и как еще по-другому можно объяснить желание отца покинуть свою плоть и кровь?
А что же его покойная жена? Дал ли он ей то, что она хотела, — всего себя, свою душу, единственное, что может подарить мужчина женщине, которую по-настоящему любит? Ведь она, Белла, вручила ему свое сердце, хотя, пожалуй, ему не было до этого никакого дела. Она наделила его своим доверием, а он только что безжалостно разрушил его. На самом деле она отдала ему гораздо, гораздо большее — все свое существо, душу и тело молодой женщины, не любившей до него ни одного мужчины.
Стоя в гостиной, Элизабет размышляла над тем, что ей следует уехать, потому что сейчас лучше всего оставить молодоженов одних, чтобы они могли поговорить и разрешить эту печальную и очень непростую ситуацию.
— Белла, наверное, чувствует себя несчастной, Ланс. Хочешь, я поднимусь к ней и все объясню?
Он покачал головой и отвернулся от окна, чтобы взглянуть на мать.
— Нет… оставь ее. Будет лучше, если пойду я. Мы должны поговорить.
Элизабет подошла к нему и поцеловала в холодную щеку.
— Да, ты обязан это сделать. Более того, ты был обязан сделать это еще перед свадьбой. Не причиняй ей больше боли, Ланс. Изабелла производит впечатление сильной и чувствительной молодой женщины. Она сможет вынести это — мне остается только надеяться, что она простит тебе предательство.
Когда Ланс вошел в спальню, он обнаружил Беллу, собирающую с туалетного столика разнообразные флаконы, баночки и расчески.
— Отправляешься куда-нибудь?
Белла резко развернулась, взметнув юбками, заслышав презрительные интонации, отчетливо прозвучавшие в голосе мужа. Если она и надеялась, что он на коленях будет просить прощения за свое предательство, то в тот момент, когда Изабелла увидела его лицо, строгое и напряженное, как у гранитной статуи, ей стало очевидно, что он никогда не сделает ничего подобного. Ланс даже не вошел в комнату, так и оставшись стоять на пороге, прислонясь к дверному косяку и отстраненно сложив руки на груди.