Предчувствие: Антология «шестой волны»

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Я ещё чуть-чуть подумал — и кивнул.

…Итак, ровно через сутки после моего прибытия в Сплит штабной «сателлит» миновал на выезде из этого города последнюю заставу, полным ходом унося меня обратно на север.

Именно сейчас дала себя знать усталость. Ведь все эти сутки я провёл на ногах.

Подполковник фон Браге пока не обращал на меня особого внимания, и я решил, что ничего плохого не случится, если я позволю себе расслабиться. Может быть, даже заснуть.

Чёрта с два — заснуть. Мысли вертелись в голове ураганом, и разветвлялись, и порождали новые мысли; и было совершенно непонятно, что со всей этой оравой мыслей делать…

Сейчас

главное — это вернуться, напомнил я себе.

За окна я старался не смотреть, чувствуя, что пейзажей с меня хватит. Слишком эта страна красивая. Просто картинка золотого века — если не вспоминать про то, что здесь происходит с людьми.

Если на время забыть об этом.

Вдоль дороги тянулись телеграфные столбы. Интересно, не на этих ли самых столбах украинцы из вспомогательных гвардейских частей генерала Шютте прошлой зимой вешали заложников?…

А ещё интересно: как ко всем этим делам относится мой нынешний спутник? Ведь если он находился здесь, то не быть в курсе просто не мог.

Занятная штука — психология имперских офицеров… Впрочем, вся их страна — занятная. Там человеческая жизнь, как весь мир, подчинена сетке законов. Причём жители страны в это реально верят. И именно их вера даёт законам настоящую силу. Там ещё пару веков назад простой крестьянин мог подать в суд на короля и выиграть дело. Я не поверил, когда прочитал такое в книге, но, увидев этот народ воочию, — поверил. Так могло быть. Это логично.

Как логично и то, что за эту правильность, за эту подчинённость законам приходилось время от времени платить прорывами чудовищного, невиданного на нашем континенте варварства.

Всё на свете имеет оборотную сторону. Воля равновесия.

Почему? Почему нельзя просто творить добро — без оглядки на тех, кому ты этим сделаешь хуже? Почему нельзя просто испытывать любовь — без примеси ненависти?…

Потому что таковы законы мира. Мира, в котором невозможно правое без левого и свет без тени.

Будь проклят тот, кто сотворил такие законы.

Что ж, воля твоя…

Даже бунтуя против богов, ты всё равно тем самым служишь им. Вот в чём дело. Вот почему Им наплевать — бунтуешь ты или нет.

И вот почему Третья Империя — обречена.

Эти их ублюдочные вожди — они ведь действительно титаны. Точнее — отражения титанов в осколке зеркала…

Кажется, я сейчас впервые осознал, насколько всё-таки безнадёжно дело проклятых адептов Империи. Каждый удар молота, которым они пытаются разрушить старый мир, одновременно служит постройке мира нового — в котором будут править не они, а их противники, смотрящие на вещи зеркально иначе. Служащие Богам сознательно. Империя послужит им инструментом и будет отброшена. От неё не останется даже пепла.

Впрочем, пепел-то на её месте как раз останется…

Раздумывая обо всём этом, я упустил из виду, что фон Браге перестал притворяться рассеянным и уже некоторое время за мной наблюдает. Неужели пытается угадать, о чём я думаю? Ну-ну… Я постарался ответить ему прямым взглядом.

— Скучно? — спросил он.

Я кивнул, сам не поняв, что имею в виду.

— Очень скучно. Скорей бы доехать хоть куда-нибудь…

— Ну, это я вам могу гарантировать, — он усмехнулся. — Доедете.

— И вам того же желаю, — сказал я.

Наступила пауза. Нам явно было что сказать друг другу, но мы оба не решались начать первыми — боясь, видимо, загрузить собеседника тем, что ему не нужно. Или вредно. Бывает ведь вредная для здоровья информация, а вы как думали…

— Вы читали письмо, которое я привёз фельдмаршалу? — спросил я в упор. Такая постановка вопроса заключала в себе некоторый риск, но риск оправданный.

Ведь Браге сослался на фельдмаршала, когда заговаривал со мной. Эта ссылка не могла быть сделана по обязанности. Фельдмаршал теперь в отставке, следовательно, он — лицо неофициальное; и если о нём продолжают говорить как о начальнике, то это уж никак не случайность…

— Читал. Сказать честно — вы опоздали. В этих краях положиться уже практически не на кого. Ваш единственный шанс теперь…

— Знаю, — прервал его я. И добавил: — Интересно, в чём теперь вашединственный шанс…

Он неожиданно открыто улыбнулся. И кивнул:

— Нам это тоже интересно…

«Сателлит» нёсся на север ровно, со скоростью примерно семьдесят километров в час. Дорога была практически пустая, так что опасаться столкновений с другими машинами не приходилось.

Скоро уже доедем.

— Странно, — сказал я. — Очень многое хочется спросить…

— Спрашивайте, — сказал Браге.

— Очень многое хочется спросить — но вопросы не формируются. С одной стороны, всё так запутано — непонятно, что и спрашивать… а с другой — карты открыты. И тоже непонятно, что спрашивать. Похоже, что никакой важной информации, которой мы могли бы обменяться, просто не осталось… — Я усмехнулся.

Он тоже усмехнулся — как-то виновато.

— Чёрт знает, за что мы всё ещё воюем… — Он подумал. — Вот за что, например, воюете вы?

Я даже вздрогнул. Этот собеседник умел держать удар. Сразу и прямо задать тот единственный вопрос, на который никто из нас толком не знает ответа…

Шведы, да и не только они, вообще довольно часто задавали вопросы типа: почему мы изменили? Ну как объяснить — почему? Меня ещё не было на свете, когда после московских волнений царь Алексей Павлович, власть которого к тому времени была почти номинальной, отрёкся от престола, и в Ярославле был созван чрезвычайный сейм, провозгласивший Российскую республику. И на первых же выборах в этой республике — на свободных выборах! — победила партия «друзей народа». И всё, с тех пор она у власти. Я при этой власти родился. Помню, в детстве я долго не мог понять: как это человек может взять и поехать из одной страны в другую? Разве можно по своему желанию пересечь границу? Граница, закрытая наглухо, на которой беглецов убивают. Социалистическая философия, возведённая в ранг религии — самой настоящей религии Древнего Востока, с грандиозными каменными и металлическими идолами. Мудрецы много веков ломали головы: можно ли воплотить платоновский «город Солнца»? Да, можно. Но он может существовать только в своей особой реальности, которая не должна смешиваться с остальным миром — так же как масло не смешивается с водой. «Сделаем добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». Если нельзя построить государство абсолютной правды — построим для начала государство абсолютной лжи. Очень остроумное решение. Оказалось, что, захватив монополию на всюинформацию, можно управлять сознанием людей как угодно. Можно, например, заставить их убивать друг друга — всех подряд или выборочно, по заранее составленной программе. Можно заставить их друг друга мучить, и не просто мучить, а получать от этого процесса удовольствие. Чтобы сохранить за собой все эти возможности, государство контролирует каждое высказывание и каждую написанную строчку так, как это не снилось не только испанской инквизиции, но даже мэтру Кальвину. И — никаких точек опоры. Ты не то что не знаешь иных мнений, а не можешь даже предположить, что они возможны. Тебе просто не дают это узнать. И в результате — вырастают сто миллионов людей с необратимо искалеченным рассудком…