Предчувствия ее не обманули
Шрифт:
В палисаднике на скамейке сидела пожилая женщина в цветастом платье и соломенной шляпе. Увидев машину, подошла к калитке и распахнула ее.
– Ромка, ты бы здесь подождал, – шепнула Женька. – Не то старушка вообразит бог знает что…
Ромка, кивнув хозяйке, остался в машине.
– А молодой человек, что же, не с вами? – спросила Клавдия Тихоновна, пропуская нас во двор.
– Как-то неудобно, – ответила я.
– Чего ж неудобного? Зовите его, я вас чаем напою.
Женька неохотно поплелась за моим мужем, Клавдия Тихоновна распахнула дверь на веранду, большую, светлую, с круглым столом посередине.
– Присаживайтесь.
Подошли Женька с Романом Андреевичем, и мы устроились за столом. Возле стены стоял буфет, по виду ровесник
– Так вы правнучка Евдокии Сушковой, в девичестве Добролюбовой? Надо же, как интересно, – покачала головой Клавдия Тихоновна. – Ее родной брат был священником в Верхней Сурье. Там рядом с церковью и похоронен. Сын ее, ваш дед, помню, приезжал в деревню. Он жив?
– Нет. А мама ничего о родне не знает. Вот мы и подумали, может быть, вы нам поможете?
– Попробую, – улыбнулась Клавдия Тихоновна. – А что вас интересует?
– Мы нашли в бумагах покойного Льва Кузьмича жизнеописание Яшки-Каина, – заторопилась Женька. Хозяйка едва заметно усмехнулась.
– Надеетесь сокровища найти?
– А они есть? – влезла я.
– Чего не знаю, того не знаю, – развела она руками. – О сокровищах после смерти Яшки много болтали, да и потом… Вы угощайтесь, угощайтесь, пироги попробуйте, – точно опомнившись, предложила хозяйка и пододвинула корзинку поближе к Ромке.
– Вернемся к Яшке-Каину. Откуда такое прозвище? – задала я вопрос.
– Прозвище он, скорее всего, получил от своих дружков. Яков Фуксон был человеком, совершенно лишенным морали. Вот, кстати, повод согласиться с тем, что ребенок уже при рождении обладает определенным характером, а дальнейшая жизнь либо эти черты усугубляет, либо делает их менее значительными. Иначе невозможно понять, как в такой семье мог вырасти подобный тип.
– Возможно, в приемной семье ему по какой-то причине жилось совсем нелегко, – пожала я плечами.
– Я думаю, Яшка с детства всех ненавидел, – покачала головой женщина. – Им владели два чувства: злобная ненависть и жажда обогащения. И в семье Добролюбовых он наверняка чувствовал себя белой вороной. Интеллигентные люди, искренне верившие, что человек рожден для того, чтобы нести в мир добро. И Яшку они усыновили из добрых побуждений, а что из этого вышло…
– Неужто он действительно убил приемного отца? – нахмурилась Женька.
– Здесь все в этом были уверены, – кивнула Клавдия Тихоновна. – Я родилась через пятнадцать лет после смерти Фуксона, но рассказы о нем хорошо помню. Даже тогда о Яшке говорили, понизив голос, точно чего-то опасаясь. Он был бичом этих мест. Крови на нем…
– Странно, что он похоронен рядом с приемной матерью, мужа которой он, предположительно, убил, – заметила я.
– На самом деле похоронили его на Новой площади, рядом с кладбищем. На этом месте сейчас автобусная остановка. Место выбрали не очень удачное, впрочем, тогда в городе было всего сорок шесть тысяч жителей, а о будущем никто не задумывался. На его могиле поставили гранитный камень и табличку «Здесь покоится славный боец революции». В тридцать шестом году в городе построили завод, дорогу пришлось спешно расширять, памятник оказался помехой. На городской площади в самом центре уже был памятник погибшим революционерам, и Фуксона сначала хотели перезахоронить там, но в конце концов похоронили на кладбище, а на памятнике, том, что на площади, выбили его фамилию. Все сделали в большой спешке. В одну ночь камень демонтировали. Возможно, к тому моменту герой революции вроде Яшки оказался не ко двору, но заявить о том, что он попросту бандит, было, естественно, невозможно, оттого и решили данному событию внимания не уделять. Камень собирались перенести на его могилу, но и от этой идеи отказались. Есть мнение, что на самом деле Яшка так и лежит под асфальтом, на остановке. Но, насколько это вероятно, выяснить сейчас невозможно. Никаких документов не сохранилось. На кладбище раньше была липовая аллея, в конце которой Яшку и похоронили. А чуть дальше могила Тихона Михайловича Рождественского, известнейший был человек в нашем городе, до революции, я имею в виду. Он очень много полезного сделал для Колыпина, происходил из состоятельной семьи, стал священником. Образованный, широких взглядов. С его помощью была открыта публичная библиотека в городе и приют, а больница стала одной из лучших в губернии. Умер он в конце девятнадцатого века, точнее в 1889 году, и был похоронен здесь, в Колыпине, могилу его найти просто, там небольшая часовенка. Так вот как раз рядом с ней и оказалась могила Яшки-Каина. Добролюбов был женат на дочери Рождественского, сам он похоронен в Сурье, возле церкви, могила его чудом сохранилась. Супруга Добролюбова пережила мужа на много лет. К моменту ее смерти кладбище в Сурье уже разорили, вот ее и похоронили рядом с отцом. Еще раньше там были похоронены две ее дочери, одна, как вы знаете, покончила жизнь самоубийством, другая умерла в очень молодом возрасте. Места на старом кладбище немного, оттого Яшке-Каину и пришлось потесниться. Памятник с его могилы, весьма скромный, кстати сказать, куда-то исчез еще лет двадцать назад. Это исчезновение никого не взволновало, на одном из крестов ваши родственники повесили табличку с его именем, но и она, насколько мне известно, не сохранилась. Вот и ответ на ваш вопрос, – закончила Клавдия Тихоновна.
Женька в недоумении посмотрела на меня, потом нахмурилась, наверное, гадала, что полезного можно извлечь из этого рассказа. Особой пользы я в нем тоже не видела, но, по крайней мере, одной загадкой стало меньше.
– После смерти Рождественского дом в Колыпине вместе с прекрасной библиотекой отошел его дочери, Прасковье Тихоновне. Часть книг она перевезла в Сурью, но большую часть даровала публичной библиотеке, открытой по настоянию отца.
– Вы видели библиотеку в Сурье? – спросила я.
– Нет, – покачала головой Клавдия Тихоновна. – И Капитолина Васильевна, это мать Льва Кузьмича, и его сестра, как бы это сказать… были не особенно приветливы. Я даже в доме у них не была ни разу. Жили они замкнуто, мало с кем общались вне работы, да и на работе лишнего слова не скажут. Думаю, оттого и пошли все эти пересуды. Одно время Лев Кузьмич часто ко мне заглядывал, интересовался своей родословной и вообще историей здешних мест, потом он тяжело заболел, из дома почти не выходил. Я поначалу собиралась навестить его, но Дарья Кузьминична сказала, что он никого не хочет видеть. Потом я переехала в Колыпино, и вскоре Лев Кузьмич умер.
– Они ведь дружили с художником Лаврушиным и его сыном?
Клавдия Тихоновна кивнула:
– Лаврушина очень заинтересовал дом. Он вам картину показывал? Так вот, они действительно были в приятельских отношениях со Львом Кузьмичом. И Валера часто к ним заглядывал. Он мне, кстати, и рассказал про книги. А уж я проявила любопытство и выяснила, откуда они у Антоновых. Если честно, до того времени я и не знала, что Рождественский – их ближайший родственник. Но сама я библиотеку не видела, Лев Кузьмич к себе никогда не приглашал, и это показалось мне обидным. Старики, знаете, со своими причудами.
– Вы так же хорошо знаете родословную всех жителей Верхней Сурьи? – пленительно улыбнулась Женька.
– Не всех, конечно, – улыбнулась в ответ Клавдия Тихоновна. – Хотя родословные теперь мой конек. Кстати, все жители Сурьи в той или иной степени родственники, что неудивительно. Раньше пришлых людей было не так много. Сейчас в деревне по большей части остались старики, молодежь разъехалась, так что вполне возможно, что через несколько лет встретятся в областном центре четвероюродные брат с сестрой, даже не догадываясь о том, что они родственники.