Предел невозможного
Шрифт:
— Любимый мой, хороший!.. Ты ждал меня все это время!.. Как же так!..
Она ощутила, как вздрогнуло крупное тело, его руки все еще осторожно обхватили ее, чуть отвели от себя. Серые глаза встретили ее взгляд. Крепко сжатые губы разомкнулись:
— Здравствуй, милая моя! Ты все вспомнила?
Не в силах произнести ни слова, она закивала, чувствуя, как слезы капают из глаз.
— Ты помнишь меня?
Она опять кивнула, вновь целуя в щеку.
Вот теперь он поверил. Подхватил правой рукой под колени, вскинул вверх и поймал своими губами ее губы. Она с радостью ответила, чувствуя,
Он здесь и рядом! Разве нужно ей еще что-то?..
Обалдевшая от такой картины медсестра беззвучно раскрывала рот и пятилась назад. Глаза едва не выпадали из глазниц. Вот так фокус!..
Министр приехал в пансионат точно к назначенному часу. Машины сразу проследовали к главному корпусу, на пороге которого стоял Морозов. Он встретил министра, коротко обрисовал состояние Милены и в конце сказал:
— Все, что мы могли сделать, — сделали. Она полностью здорова, дееспособна и может делать все, что захочет. Конечно, кое-какие ограничения на физическую нагрузку еще остались, но через несколько месяцев и их можно будет снять.
— А этот парень? Артур? — настороженно спросил министр.
— Он здесь. Уже понял, что она его не вспомнила. И решил уйти. Не мешать ей.
Министр обернулся к своему телохранителю, стоявшему поблизости, и покачал головой.
— Все же слово сдержал. И вправду, что ли, любит?.. Не человек, а сллошная загадка… Ладно, доктор, проводите меня к ней. А по пути расскажите, какие шансы у Милены восстановить память. И насколько ей это необходимо?
Морозов рукой указал направление пути и сказал:
— Шансы есть. Но они невелики. Все зависит от самой Милены. И от случая. В моей практике было два эпизода, когда человек возвращал память после какого-то стресса или, наоборот, после спокойного периода жизни. Сказать наверняка сложно… Но терять надежду не стоит.
Разговаривая, они дошли до кустарника, за которым был сад. Угол коттеджа находился метрах в сорока от дороги.
Артура министр и врач увидели одновременно. А через несколько секунд увидели, как из окна коттеджа выпрыгивает Милена и бежит к нему. С разбегу прыгает на грудь, обнимет, целует, кричит что-то…
Глаза у врача полезли на лоб. Он первым сообразил, что означает такое поведение девушки. Впрочем, и министр понял быстро. Пробормотал что-то под нос и повернул голову к врачу. Тот развел руками и прошептал:
— Это фантастика какая-то!! Вспомнила-таки! Прав был парень, он своим присутствием стимулировал ее мозг. Впервые такое вижу.
— Я тоже! — процедил министр.
Кашлянул, неловко заслоняя рот кулаком, а потом вдруг тронул пальцем край глаза. Словно вытирая непрошеную слезу. Что бы там ни было, его дочь — его родная кровь — окончательно выздоровела. И, кажется, сейчас была счастлива.
Не соврал парень — они и вправду любили друг друга.
— Пойдемте. — Морозов потянул министра за рукав. — Пойдемте.
— Что?
— Не надо им мешать. Потом… потом подойдем.
Саврин прерывисто вздохнул и кивнул.
— Да. Все верно. Пошли…
12
— … Ну и что я ей скажу? Что я пришелец
— Чё ты орешь? Я не знаю, что ты ей скажешь, но зато знаю когда. В течение этих суток. А по истечении их ты должен перейти обратно. Один или с ней. Потому что после этого времени Битрая за связь не ручается. Так что решай сам.
— Извини! Нервы…
— У монстров нет нервов. А у тебя — тем более. Ты должен отбросить все чувства и сделать выбор.
— Я уже сделал выбор. Я не скажу ей ничего! Чтобы она не сошла с ума!
— То есть ты окончательно решил оставить ее там, дома?
Антон поднял на меня глаза и ожег жестким взглядом.
— Да! Нет у меня иного выхода. С собой ее не потащу. И сам там не останусь.
— Но ты же любишь ее! И бросаешь?
— А что мне делать?! Ломать всю ее жизнь? Калечить психику? Отрывать от отца?
— Тебе виднее.
— Да! Мне виднее! Мне все видно! Черт! Лучше бы я ее совсем не встречал!!
— А вот это верно! Лучше бы в тот мир совсем не выходил. Но сделанного не воротишь. А посему… — Антон демонстративно посмотрел на часы. — Через двадцать минут надо переходить на Землю-4, а через двадцать четыре часа и двадцать минут — обратно. Это время Битрая тебе дарит. А потом…
— Знаю. Я пошел!
— Давай. Я сам буду следить за тобой. Если что — контакт организую сразу.
— Благодарю… Парни когда вернутся?
— В течение двух часов. Мы все будем ждать тебя здесь. Не затягивай…
— Не затяну…
Этот разговор состоялся на третий день после нашего «воссоединения» с Миленой. А до этого были два дня блаженства, счастья и любви. Два дня, каких у меня никогда не было и, возможно, не будет… Два дня с любимым человеком…
… Из пансионата мы уехали на машине министра. Саврин-старший, так до конца и не пришедший в себя после чудесного восстановления памяти дочери, отвез нас в Тобольск, на квартиру Милены. За всю дорогу он не задал ни одного вопроса. Сидел впереди и косил взглядом в зеркало заднего вида. На нас. На Милену, не отпускавшую меня ни на шаг…
Милена говорила все то время, что мы ехали на квартиру. Рассказывала о днях забытья, о мучениях, о тоске, о попытке вспомнить все. Я едва успевал вставить хоть слово в ее монолог, а больше молчал, давая ей возможность выговориться, снять напряжение.
Саврин, окончательно смирившийся с моим присутствием в жизни его дочери, сам предложил отвезти нас на квартиру, помог донести вещи, выслушал радостные признания Милены и ушел. А мы остались.
Любили друг друга, разговаривали, что-то ели, опять разговаривали, опять любили…