Предновогодье. Внутренние связи
Шрифт:
— В деле будем завязаны только я и ты. Даю слово.
При таком раскладе получалась взаимная заинтересованность друг в друге, исключая лишние глаза и уши. Неплохо. Я подумала и успокоилась.
— Ладно, давай попробуем.
— Кстати, как ты прошла через охранку?
— Не твое дело. Что, вылезаем?
— Еще рано, — ответил странным тоном Мелёшин спустя некоторое время, когда я не чаяла услышать его голос.
— А когда можно?
— Погоди. Из-за крысы перепутались охранные заклинания. Это опасно.
Что-то
— Давно хотел это сделать. Еще когда увидел тебя на лекции у Лютика. Довольна?
И поцеловал меня в ухо.
А потому что больше некуда. В ужасной тесноте первым попалось, конечно же, мое ухо. Было бы гораздо хуже, если бы его рту попалась, предположим, моя пятка. Медленно, насколько позволяло тесное пространство, я повернула голову в направлении голоса. Зеленые ободки по краю радужек горели, расширившись.
А потом Мелёшин приложился губами к моему рту. Видимо, не ожидал, откинул голову назад и стукнулся затылком о бок постамента. Зашипел от боли и опять прислонился к губам. И снова. И снова. Сначала нежно и невесомо, а потом уже не касался осторожно, а торопливо поглощал, посасывал, впитывал.
Я и не знала раньше, что бывает такое, когда от прикосновения мгновенно раскаляется кожа, хотя тело бьет в ознобе, когда в груди разгорается огонь, оплавляя сердце жаром, когда шумит в голове и расплывается в глазах.
Откинула голову, и дорожка из поцелуев спустилась по шее, вызвав слабость в ногах. Я бы упала, но некуда. Обняла бы, да руки зажаты. Я бы сгорела, не задумываясь. Таяла воском. Впала в какой-то транс. Очнулась, а его уже нет. Вернее, Мелёшин был рядом, никуда не делся, но перестал целовать. Дразнил дыханием пылающую кожу.
Я разочарованно вздохнула.
— Ты забавно стонешь, — раздался шепот под ухом.
Кто? Я? Не может такого быть!
— Может, — подтвердил тот же шепот. Неужели произнесла вслух?
Наглость какая! Я — и стонать! И вообще, хватит тесниться как спички в коробке.
— Погоди, — сказал Мэл и снова склонился ко мне. Проехался носом от ключицы к подбородку, потерся, опять вернулся к шее и вдруг прикусил мочку уха.
И я не смогла удержаться, выгибаясь навстречу. Наверное, застонала, черт с ним, и отвечала не менее дерзко, встречаясь языками и позволяя истязать губы. Возможно, просила о большем, не помню. Рассудок помутился совершенно. Краем уха слышала, как его дыхание стало тяжелым и прерывистым, а поцелуи сменились жалящими покусываниями. Мэл дернулся, издав невнятный
Я поняла это не сразу, а лишь когда остыли губы, и протрезвела голова. Ослепительный свет в глазах сменился темнотой позднего зимнего вечера.
Мелёшин исчез.
Выбравшись на нетвердых ногах из узкой щели, я поразилась тому, как нам удалось поместиться в ней вдвоем. Величественные статуи незнакомых деятелей застыли на постаментах. Казалось, они укоризненно покачивали головами. В очертаниях утонувших в полумраке мраморных фигур угадывались пышные парики и длинные фалды камзолов.
За окнами, на освещенной фонарями далекой улице неслышно проносились машины. У каморки я обулась и, схватив сумку, отправилась выискивать напарника по преступлению. Долго блуждать не пришлось. Он стоял в третьем ряду между стеллажами и высвечивал фонариком в раскрытой книге. Посмотрел на меня и снова углубился в чтение.
Правильно, не вешаться же теперь на шею. У Мелёшина сегодня вышел на редкость удачный вечер: и книжки заполучил, и непередаваемые ощущения. Но ведь и мне тоже понравилось, — напомнил неуверенно внутренний голос, но я его сурово оборвала. Подумаешь, попала под влияние момента!
Мелёшин кивнул на два отложенных учебника:
— Это мои. Выбирай и пошли. Время тикает.
Еще бы оно не тикало! А ты помнил об этом, когда целовался? При мысли о тесноте между постаментами мне снова стало нечем дышать, и я не придумала ничего лучше, чем отправиться на поиски нужных книг.
— Дай фонарик, — потребовала хрипло и прочистила горло.
Мэл протянул требуемое. Уйти бы на другой край библиотеки, да не получится. Вот они, книжечки, стоят под носом на соседнем стеллаже. Выбрав три сверхнужных учебника, я бросила в сумку.
— Свои складывай и пошли, — сказала строго.
Мелёшин взял книги с полки и снял с моего плеча сумку.
— Пойдем. Фонариком не свети. При входе стоит защита от светового излучения.
У двери я остановила Мэла, дернув за рукав джемпера.
— Что еще? — спросил он недовольно, будто и не дышал горячо в губы, шепча: "Эвка-а…".
Мелёшин называл меня по имени? — изумилась я, подивившись избранности воспоминаний. Надо же, поначалу из памяти будто вырезало кусок, а теперь начали всплывать неожиданные подробности.
— У меня есть ключ, — ответила также недовольно. Если дуться, то на пару. Не буду же в одиночестве смотреть и терпеть, как он пузырится.
— Ключ — это хорошо, — подтвердил Мэл, — но нужно снять заклинание с петель, а то дверь не откроется.
Повозившись в темноте, он разрешил:
— Открывай.
Выйдя вслед за Мелешиным из библиотеки, я закрыла дверь на замок. Уф, можно вздохнуть с облегчением. Первая часть дела выполнена успешно. Нам удалось выбраться из западни, миновав ловушки.