Предновогодье. Внутренние связи
Шрифт:
— Притом. Коли велено ходить на занятия — значит, буду ходить. Ты перед экзаменами будешь посвистывать, а мне каждая оценка достается потом и кровью. Насчет учебников сообщу завтра утром.
— Звони минут за сорок до занятий, чтобы я успел забросить книги в машину, — предупредил он недовольным тоном и спросил: — Кстати, почему ты завела разговор про куртку, а о духах не сказала.
— О каких духах?
— Которые меняются под настроение. От тебя с утра пахло ванилью, на обеде… — он замялся, — горьким шоколадом, а сейчас осенью.
— Разве осень пахнет? — растерялась
— Еще как, — усмехнулся Мэл. — Моя сестра пользуется такими же духами, правда, с современными запахами.
Вскинув сумку на плечо, он обронил в дверях:
— Я тебя предупреждал насчет символистика. Не шути с ним.
Какие могут быть шутки? Не было печали встречаться с надменным профессором, теперь придется смотреть ему в глаза по два раза на дню.
Из всего услышанного я сделала вывод, что многочисленное Мелёшинское семейство имеет страсть к накопительству реликвий, что у самого Мэла своеобразное обоняние, и что пустой флакончик из-под духов, валяющийся на подоконнике в швабровке, оказался не так прост. А ведь сперва я хотела выбросить его.
Но в целом так и не уяснила, чего Мэл от меня добивался. Ясно же дал понять — мы как в море корабли. Еще бы успеть вовремя сменить курс, чтобы не столкнуться носами и не зацепиться гребными винтами.
У двери в библиотеку я наткнулась на Петю Рябушкина, выходившего с двумя парнями. Они ушли вперед, а Петя затормозил.
— Поздравь меня! — сказал с ходу. — Пятерка за семинар, и сданный экзамен в кармане.
— Молодец! Я в тебя верила, — похвалила парня, а про себя позавидовала: мне бы тоже так хотелось. Но, увы, кому-то природой даны усердие и способности, а кому-то хоть кол на голове теши — ума не прибавится.
— Петя, наверное, у нас не получится сходить в кузню.
— Почему? — расстроился он.
— Меня сегодня Альрик атаковал. Собрал группу из самых тупых студентов и теперь три раза в неделю будет заострять. Завтра после обеда как раз первое занятие. Вот прибежала выполнять его задание.
— Ну, ты на себя наговариваешь, — засмеялся парень. — Я же вижу, что ходишь и много читаешь, готовишься. Эва, я бы посидел с тобой, да на тренировку спешу. Не обидишься?
— Нет, конечно, — заверила и даже подтолкнула его.
— При случае договоримся заново, ладно? — закричал Петя на ходу, убегая.
Спасибо профессору и его заботе о моих знаниях, — думала я недовольно, вышагивая по коридору. В восемь часов вечера Бабетта Самуиловна благополучно вытолкала всех из библиотеки, чтобы, не торопясь, в одиночестве накрасить губки и припудрить носик.
Из-за неожиданно свалившихся на голову дополнительных занятий мои планы рухнули как карточный домик, и теперь придется полночи корпеть над учебниками. Хорошо, что завтра будет, чем размахивать перед носом великого Альрика. Правда, половину ответов я писала второпях, сокращая слова и фразы, но в целом можно погордиться собой, а мелочи в виде: "В уск. сл. пр. вз. симв. неодн. пр." пусть останутся мелочами. Зато все вопросы честно обведены кружочками.
Посидев на подоконнике в северном коридоре, я съела два пирожка
Завернув за угол, я столкнулась нос к носу с Касторским и его командой. Он, видимо, тоже не ожидал меня увидеть и начал озираться по сторонам.
Самое лучшее решение — развернуться и бежать без оглядки, но момент был упущен. Я поняла это, когда староста схватил меня за плечо и толкнул к стене:
— Постой-ка, цыпа. Не так быстро. Не успела поздороваться, а уже уходишь.
Это могла быть 23 глава
Касторский снял свою сумку с плеча и поставил у ног. Уперся ладонями в стену по обе стороны от меня. Я сглотнула, а он приблизил лицо к моему уху и сказал:
— Хотела сбежать? Думаешь легко отделаться, Мелёшинская подстилка? Весь институт знает, чем вы с ним занимаетесь.
— Ошибаешься, — ответила я срывающимся голосом. — Промой глаза и прочисти уши.
Староста засмеялся и обратился к одному из дружков:
— Слышал? Козявка зубоскалит!
А потом со всего размаху ударил. От боли потемнело в глазах, и, охнув, я села на пол, схватившись за щеку. С правой половины лица будто кожу содрали. Касторский рывком стянул с моего плеча сумку и швырнул одному из мордоворотов.
— Отдай! — закричала, я пытаясь подняться.
— Ох, бедняжечка, — пригвоздил меня к полу староста, опустив руку на плечо. — Не хватило румянчика? Захотела еще для симметрии?
Бугай открыл сумку, вытащил пачку со схемами и планами этажей, данную Стопятнадцатым, и передал предводителю. Тот поизучал и, наклонившись ко мне, помахал перед носом:
— Для чего они тебе, шмакодявка? Боишься заблудиться?
— Не трогай, — процедила я, глядя исподлобья.
— А то что? Что мне сделаешь? — куражился староста. — Нету твоего защитничка, трахает свою телку, пока предков нет дома.
Сунул листы со схемами дружку слева, и тот принялся методично их рвать. Первый громила порылся в сумке, достал рулончик оставшихся талонов, полтора висора мелочью и фотографию из кармашка. Передал их Касторскому, а потом перевернул сумку и протряс ее. Тетради вывалились и разлетелись по полу.
— Ой, сиротинушка, — засюсюкал староста, подбрасывая монетки в ладони. — Это все, что у тебя осталось на хлебушек?
Схватил меня за волосы и, оттянув голову, прошипел:
— Где остальные деньги, дрянь? Не поверю, что ходишь без бабла.
— Н-нету больше, — выдавила я с трудом. От боли в глазах выступили слезы. — Это всё, что есть.
— Шлюха! — он ткнул меня головой вперед и с силой швырнул монетки о стену. Те, отскочив, раскатились в разные стороны. — Плохо выпрашиваешь. У тебя под носом ходит набитый кошелек, а ты, дура, не умеешь тянуть из него деньги.