Предписанное отравление

Бауэрс Дороти

– А отпечатки были стерты из-за того, что яд ей дала Квентин?

– Точно. Они надеялись, что это будет Дженни. Но старушка отказалась принимать лекарство, когда к ней заходила Дженни. Конечно, это было всего лишь из упрямства, ведь девушка была у нее в немилости. Следовательно, пришлось действовать Кэрол. Она дала ей препарат, поднявшись к ней позже. Хотя пузырек, вероятно, был вытерт после того, как ночью пришел Фейфул. Он обнаружил, что старушка умирает, и вытер пузырек, но при этом постарался оставить собственные отпечатки – таким образом, он еще сильнее запутал дело и усилил впечатление о собственной невиновности.

– А Хетти видела, как Кэрол поднималась к старушке той ночью? – спросил

сержант.

– Да, это была Хетти. Из показаний кухарки известно, что она была у шкафа примерно в то же время. Вспомните, что он находится в углу коридора у спальни миссис Лакланд. Если Квентин не расскажет, мы так и не узнаем подробностей. Должно быть, Хетти заметила, как та выходит из комнаты, возможно, с хитрым выражением лица – Дженни рассказывала, что она удивлялась тому, как выглядит Кэрол, когда та думает, что на нее никто не смотрит. Может, она что-то сказала. В любом случае, Хетти знала что-то такое и вскоре поняла, что к чему, и даже побоялась писать об этом матери.

А теперь, Солт, смотрите. Вот, что навело меня на Кэрол Квентин. Почему первым делом после отравления ее бабушки она отправилась к Бидл, чтобы уволить Хетти Пэрк? Как она объяснила, это было увольнение за подслушивание. Но, по словам самой Кэрол, увольнять слуг могла только миссис Лакланд. Если бы кто-то другой попытался уволить прислугу, то старая леди тут же возразила бы. Так что? Заметив служанку в подозрительно опасном месте, Кэрол спокойно уволила ее – ведь она знала, что миссис Лакланд не доживет до утра.

– Как вы думаете, почему они дождались понедельника и только потом убили девушку? – спросил Солт.

– По двум причинам. Одного убийства и так хватало. Они не стали рисковать, совершая второе, пока не подготовились. А в Буллхэме был Костер. Думаю, Квентин запугала девушку, блефуя либо обвиняя ее в соучастии в убийстве миссис Лакланд – заставив ее считать, что полиция все на нее же и повесит. Но они догадывались, что как только служанка попадет домой, ее язык развяжется. У Фейфула было несколько дней на то, чтобы спланировать новое преступление. А в деревне был Костер, на которого можно свалить это убийство.

– И миссис Селби говорит, что никогда не перевязывала его, – вставил Солт.

– Да. Улика-повязка была слишком тщательно проработана доктором. Это его вторая ошибка. К тому времени он стал опрометчив из-за напряжения. Конечно, до приезда доктора в понедельник Костер носил именно тот напальчник, который мы впоследствии нашли, а не тряпочку, которую описал нам доктор. Но, увидев нашу находку, Костер не мог признать, что носил ее, так как боялся, что это обвинит его. А доктор не мог признать правду, так как Костер с правильно перевязанной рукой не смог бы обронить там напальчник, а если это не он, то остается сам доктор. Вот Фейфул и притворился, что Костер снимал повязку, чтобы совершить убийство.

Пардо сделал паузу, а затем добавил:

– Костер флиртовал с миссис Селби, из-за чего и поссорился с Хетти.

– А, вот как. Фейфулу повезло – с такой удачливостью нет нужны изобретать мотив, – заметил Солт.

– Оно так всегда. Нужно помнить, что удачей мы называем подходящее стечение обстоятельств, но для того, чтобы ими воспользоваться, тоже нужны мозги. Не было ничего такого, что он не смог бы повернуть в свою пользу. Шаг за шагом он накапливал свидетельства в своих интересах – чтобы вместе они собрали критическую массу и заявили о его невиновности. Он забронировал номер в Шотландии на время отпуска и позаботился о прибытии заместителя, хотя знал, что все это ему не понадобится, так как он не уедет из Минстербриджа. Пациентка, выздоровление которой считалось его огромной заслугой, собралась оставить ему состояние, но умирает за день до составления

завещания. Он отказывается подписать свидетельство о смерти и оповещает коронера. Он передает полиции письма, обвиняющие его в убийстве миссис Лакланд. В общем, он демонстрирует обвинения против себя, и что же дальше?

– Он написал письмо самому себе, – продолжил Солт.

– Да. Убийство Хетти возбудило его, но он был самоуверен и, кроме того, хотел отвлечь мое внимание от исчезновения девушки. Он написал самому себе и совершил ошибку, передав мне нераспечатанное письмо. Для любого человека в подобной ситуации было бы естественным сначала прочитать письмо. Позволю себе сказать, что не прочесть письмо смог бы только тот, кто уже знал, о чем оно. То, что он передал неразрезанный конверт, ничего ему не дало, но взволнованный убийца мог думать иначе. Он написал себе письмо и совершил важную ошибку – добавил постскриптум.

– Вопрос о морфии все еще смущает меня, – заметил Солт, когда Пардо замолчал.

– Да. Начнем с того, что его рассказ о краже таблеток морфия был изначально слаб. Он сказал, что препарат украли из его чемоданчика, оставленного в машине у дома Лакландов. Хотя в той же слабости можно усмотреть и силу – смотря с какой стороны смотреть. Она заключается в том, что историю невозможно опровергнуть. Но спросите себя: как кто-либо, помимо доктора Фейфула, мог узнать, что у него в чемоданчике лежат таблетки морфия? Вор, копавшийся в чемоданчике, рисковал тем, что в любую минуту его могли застать, проще было украсть весь чемоданчик. Выходит, что вор не только мог узнать морфий среди других препаратов, но и вообще знал, что он в чемоданчике. А знать это наверняка мог только один человек – сам доктор Фейфул.

Понимаете, такая подготовка к преступлению не давала ему ничего, но в том-то и ценность. Если бы по каким-то причинам он не стал бы убивать миссис Лакланд, то его заявление о пропаже морфия не повлекло бы никаких последствий. С другой стороны, если бы он довел дело до конца, то, что он проинформировал полицию о пропаже за две недели до убийства, сыграло бы только ему на руку. Все это чистая фабрикация, а таблетки, найденные у Дженни, вероятно, подбросила Кэрол.

Но он не мог оставить все, как есть. К последней, самодельной, анонимке он добавил постскриптум с упоминанием кражи. Но он же ранее заверял меня, что никому о ней не рассказывал! А полиция, по совету Фейфула, осторожно проводила опрос, не упоминая, что именно пропало. Ни одно из предыдущих анонимных писем не показывало, что их автор знает об этой истории. И более того, доктор Фейфул дал мне слово, что продолжит хранить секрет о пропаже. Итак, по его собственному признанию, о сказанном в постскриптуме знал только он.

– Кроме человека, укравшего яд и совершившего убийство, – заметил Солт.

– А затем написавшего письмо, – добавил Пардо. – Ранее мы уже рассудили, что аноним не может быть убийцей. Доктор Фейфул сам побудил нас указать на слабые места теории об убийце-анонимщике. Что логично – в данном случае существование только одного преступника объяснить гораздо труднее, чем если бы их было двое. Если бы преступник был только один, здесь были бы психологические проблемы. Но, помимо этого, вспомните о формулировке из последнего письма (я имею в виду последнюю настоящую анонимку): там говорилось о «медленном отравлении». Оно пришло за двадцать часов до убийства миссис Лакланд. По этому письму нельзя сказать, что его автор знал о скорой кончине старушки. На самом деле, из него можно сделать противоположный вывод. Эмили Буллен собиралась развлекаться написанием анонимок, пока ей это не наскучит, и, когда на следующее утро миссис Лакланд умерла, и в дом вызвали полицию, никто не перенес большего шока, чем компаньонка.