Председатель
Шрифт:
— Повторяю, я поручик Скамов. Мы отдельная команда охотников, подчинены напрямую генерал-квартирмейстеру Болдыреву. Немедленно доставьте нас в штаб полка.
Фамилия Болдырева, которую знал каждый казак, немного ослабила напряжение, но тут собравший мешки охотников урядник вывернул один наизнанку и на землю посыпались часы.
— Э! — ощерился Петька и вдал следом такую витиеватую матерную тираду, что на него с уважением посмотрели все присутствующие.
— Немецкие… — растерянно констатировал урядник, взвешивая тикающие луковицы.
— Угу, с охраны подбитых эшелонов снимал, — ответил Петька на укоризненный взгляд
До штаба их доставили не сразу, передавая от вахмистра к хорунжему, от хорунжего к сотнику, от сотника к есаулу и, наконец, к полковнику. Всю дорогу Петька оправдывался за мародерство:
— А я чо, я ничо! Не пропадать же добру! И потом, не будь часов, там бы нас и шлепнули!
И где-то он был прав — только разобрав часы по карманам, казаки подобрели и поступили так, как положено.
— Дезертиры? — неприязненно смерил их взглядом полковник.
В заблуждение его ввели отсутствие оружия да грязная и драная форма. Еще бы, после стольких скитаний по лесам и болотам!
— Никак нет, — доложил вахмистр, — говорят, что отдельная команда, лаются и требуют доложить в штаб фронта.
Дальше пошло веселей, застучал аппарат Юза, отбивая сообщение в штаб, спустя полчаса полковник получил подтверждение и устроил группу на ночлег. Наутро их со всем бережением отправили в тыл, правда, и тут не обошлось без скандала. Винтовки-то им вернули, а вот пулемет казачки попытались заиграть, пришлось задержаться и требовать казенное имущество обратно. Через час его вернул крайне недовольный сотник с красной рожей.
***
— Погоди, я не понимаю, ну пытаются временные взять еще один кредит, ну в Швеции, в чем проблема-то?
Я отодвинул выложенную передо мной стопку бумаг и уставился на Савинкова.
— В обеспечении сделки, шведы не хотят светить ее перед немцами.
— Логично, имея такой торговый оборот с Германией, вдруг выдать кредит ее противнику.
— Тем более, сам знаешь, в Петрограде никакой секрет дольше дня не удержится — разболтают.
Я попросил секретаря (ага, солидный человек, городской голова, у меня теперь и секретарь есть) сообразить нам чаю и никого не пускать и внимательно выслушал детали. Схема рисовалась такая: для обеспечения кредита Временное правительство направляет в Швецию больше десяти тонн золота. Но делает это не само, а передав его Азово-Донскому банку, а уже он по своим каналам доставляет в Стокгольм, в частный банк. Тот, действуя строго по шведским законам, передает золото на хранение в Риксбанк. Итого: русское золото в залоге у шведского государства, но всех сторонние наблюдатели видят только операции двух частных банков.
— Интересный гешефт. Думаю, тут надо посоветоваться с Рабиновичем.
— С каким еще Рабиновичем? — вытаращился на меня Борис.
— Да с любым.
— Тьфу на тебя с твоими дурацкими шуточками! Смотри дальше. Вот мы собираем Учредительное, берем власть…
— И Азовский банк заявляет, что это его золото! — догадался я.
Какие уж тут шутки, это надо пресечь.
— Ну, а я о чем! — деланно возмутился Савинков. — Тем более, что золото должны отправить из московского хранилища Госбанка.
— А сумеем?
Хотя о чем я спрашиваю, вон, в Англии поезд выпотрошили, а сейчас МПС наше, отряды Красной гвардии на каждой станции, в Москве Совет управляет, бери — не хочу.
— Там
— Нет, не все. Надо такого страха на охрану и счетчиков нагнать, чтобы Госбанк еще месяца два трясся в ужасе. Чтобы там даже мысли не было отгрузить из других хранилищ. А когда мы возьмем власть, чтобы никто даже не пикнул.
***
Размещение на две тысячи человек мы организовали в Старой Оружейной палате, временно выселив войска в Манеж. Не все приехавшие согласились ночевать в эдаком общежитии — каждый зал был рассчитан на целую роту, двести пятьдесят человек, — и устроились в городе. Но большинство, привычное к рабочим казармам или перенаселенным крестьянским избам, восприняло это совершенно спокойно, тем более, что денег ни с кого не требовали а даже наоборот, утром раздавали кашу, а вечером — чай.
Питерские газеты к событиям в Москве отнеслись предсказуемо. Они писали о чем угодно, о речах в Таврическом дворце, о разъездах министров, о происшествиях в городе, вплоть до того, кто из спекулянтов кого обмишурил на ящик мыла, публиковали сводки из Ставки и телеграммы из-за рубежа, лишь бы не про Учредительное собрание. Ну, совсем про такое не написать никак нельзя, поэтому на третьих-четвертых страницах, между сообщениями “Лондонские суды наложили большой штраф на лиц, участвовавших в разгроме квартир германских подданных в Истенде, после налета немцев на Лондон” или “Датским финансистами получен запрос о возможности заключения большого займа для Турции в Дании” попадались заметочки и про нас. Обычно — глухие и невнятные, с эпитетами “так называемое” и “якобы”. Съезд Советов вообще старались не упоминать, разве что одна из бульварных газеток отличилась, назвав его “сборищем разнузданных дезертиров и германских агентов”.
В Москву приехали свыше семисот членов Учредительного собрания. Кто-то не смог добраться, кто-то не пожелал приехать, как кадеты, кто-то просто успел помереть — было таких два человека. Но как ни крути, кворум собрался, и счетная комиссия постановила что собрание правомочно.
Ну мы и врезали.
Тем более, что все было готово заранее. После приветственной речи избранного председателем Чернова (я прямо взвыл от того, что Железняк все еще валялся в госпитале в Питере и не мог возглавить караул), Учредительное собрание без лишних разглагольствований приняло повестку дня и приступило к работе.
Конституцию республики Советов Муравский с товарищами написал два года тому назад, за это время ее успели разобрать по косточкам в шведском фаланстере, а за последние полгода еще и проверить на практике. Серьезное изменение потребовалось только одно — зачеркнуть на обложке слово “Проект”, Учредительное собрание шестьюстами двадцатью тремя голосами “за” выбрало государственное устройство Союза Советов.
Более трех четвертей “списочного состава”, ни одна сволочь не посмеет вякнуть, что решение незаконно. И принято оно было на глазах сотни репортеров русских и зарубежных газет и, самое главное — специально вызванных в Москву послов союзных и нейтральных держав. Уж эти-то, в отличие от временных, отлично понимали, что таким событием манкировать не стоит.