Предвестники табора
Шрифт:
— Да-да, десятка…
— У нас еще коллекции с кораблями есть и мотиками, но там-то только мы повторные можем отдать — но и они крутые, зуб даю.
— Хорошо, подождите пару минут, — Мишка приобнял меня, — мы отойдем в сторонку и все обсудим. Пошли, — он подмигнул мне; его лицо уже не выражало и тени прежнего волнения — я понял, он что-то придумал, и был уверен, спешит со мной этим поделиться.
Однако когда мы отошли на несколько шагов, Мишка и слова не дал мне вымолвить, а только с привычной своей паучьей миной принялся без перерыва повторять:
— Сейчас, все обсудим… да-да-да, сейчас все обсудим, обсудим, об-су-дим…
Вчера Мишка целый час потратил на втолковывание мне того, что достроить «верхотуру» собственноручно, безо всякого постороннего вмешательства, «это, во-первых, дело чести, во-вторых — заработок дополнительного влияния и главенства во всем поселке, а главное — на нашем пролете, — я впервые слышал, чтобы Мишка так открыто и напрямую говорил о лидерстве, но как бы там ни было, я знал, что никакой жажды лидерства в нем не было — уж больно естественно удавалось ему всегда верховодить над остальными ребятами… Естественно и безо всяких усилий, словами и действиями, которые были для него простой привычкой… — я знаю, что тебя интересуют эти вкладыши-купюры. Но подумай, если мы заработаем влияние, Серж с Пашкой отдадут нам их и просто так, стоит только попросить. Сомневаешься? А я нет. Вот увидишь, вкладыши все равно окажутся у тебя. Если человек хочет отдать тебе вещь за что-то, обменять бартером, так сказать… бартер — слыхал такое слово?.. То он может отдать ее и просто так. Тем более, если речь идет о вкладышах — ценнейших вкладышах, я бы так сказал».
Тогда слова Мишки меня не слишком убедили; я, однако, не подал виду и позволил замять разговор только потому, что мне приятно было осознавать, что я «хотя бы в чем-то переплюнул такого классного парня, как Серж — Мишка доверил мне то, чего не доверил ему». (Между прочим, к достижению этого «хотя бы в чем-то» я и раньше прилагал всяческие усилия — в игре в футбол, пожалуй, не так явно, как в «войне на водяных пистолетах», когда, будучи в роли преступника и прячась за какой-нибудь куст на нашем пролете, я прилагал все усилия к тому, чтобы «убить полицейского Сержа», и во вторую уже очередь — чтобы остаться в живых и не погибнуть от выстрелов других полицейских. А потом, когда очередной тур игры приходил к концу, и все участники принимались спорить, за кем осталась победа, еще к тому же и подбегал к Сержу, чтобы сказать:
«Но в любом случае я убил тебя. Сам погиб, но тебя убил. Правда ведь?»
И не отставал от него, пока он не делал кивок — как я уже говорил, мои «достижения» он всегда признавал).
Итак, я замял разговор, а теперь так вышло, что вопрос встал снова.
Мишка так все и склонялся надо мной и повторял одну и ту же фразу, и, только я начинал двигаться, маячил то туда, то сюда, словно стараясь преградить мне дорогу, а потом вдруг выпрямился и объявил:
— Мы посовещались и решили, что достроим «верхотуру» самолично.
Низко опустив голову, я буравил взглядом ажурную траву. Сколько эмоций боролось во мне в то самое мгновение.
— Макс, ты уверен? — осведомился Серж, — это тебе дороже?
Признаюсь, я опешил, что он так открыто обратился ко мне, но головы я не
Срыв случился перед обедом.
Конечно, Серж и Пашка порядком озлились, что их так и не допустили к строительству столь важного стратегического объекта (именно таким наименованием: «стратегический», — охарактеризовал «верхотуру» Мишка, как только мы заключительным штрихом повесили номер); всю обратную дорогу они посвятили тому, что расхваливали наперебой достоинства купюр, «от которых ты (Серж, идя сзади, тараторил над моей головой) отказался».
Мишка, по всей видимости, довольный завершением и будучи уверен, что его ждет отцовская похвала, в предвкушении этой похвалы ничего уже не слышал, кроме мелодии, которую насвистывали его искривленные губы; а только изредка еще посматривал на меня и подмигивал; по дороге он отломил короткую веточку от рябины и теперь увлеченно вертел ею у лица.
— А у тебя, Паш, в профиль нарисован Ататюрк или в фас?
— В фас.
— Вот-те на! А я и не знал, что есть такая купюра!.. Ты мне ее не показывал.
— Я ее только вчера выиграл. Зеленая. Там столько лир, что и нулей не сосчитать…
Я почувствовал, как у меня с досады увлажняются глаза.
— Ни-че-го себе! — Серж отчеканил это едва ли не по слогам, — покажешь потом! Она дома у тебя?
— Да.
— А что еще на ней есть? Опиши. Там может и оборотная сторона купюры изображена?
— Конечно изображена, — сказал Широков.
Тут уж я не выдержал и обернулся.
— Это неправда! Не может быть такого! На оборотной стороне вкладыша всегда название жевательной резинки!
— Это была особенная партия жвачки — там двухсторонние вкладыши! — это сказал Серж, а не Пашка, очень язвительно и наклонившись к самому моему лицу. Как всегда обиженные глаза-ромбики.
— Не верю!
— Спорим? На фофан.
— Давай! Покажи мне такой вкладыш! — я так разъярился, что едва ли не с каждым словом выплевывал порцию слюны. Потом обернулся и посмотрел в сторону своего участка, до которого мы уже почти дошли. Мишка не слышал нашего разговора — заметив у дома своего отца (дядя Вадик, стоя возле кучи песка, быстро курил и стряхивал пепел на сеялку), он тотчас побежал к нему доложить о своих успехах.
Серж выпрямился и, оглядевшись зачем-то по сторонам, произнес тихо и угрожающе:
— Паш, вынеси этот вкладыш на минутку.
— Но… я же…
— Я сказал — неси.
Когда Пашка, вернувшись со своего участка, отдал вкладыш Сержу, нас троих никто не видел, потому что Мишка с отцом уже успели уйти в дом. Но я тогда об этом не думал: кроме этого вкладыша, у меня вообще все на свете вылетело из головы, — я даже о Лукаеве и то позабыл — и, между прочим, позабыл еще надолго!
— Вот он.
— Ну давай показывай!
— Смотри сам, — Серж протянул мне вкладыш.
Пожалуй, до самой последней секунды я не знал, что это произойдет, а потом, когда произошло, мне почему-то стало казаться, будто я спланировал это заранее, — нет-нет, я уверен, что выхватил вкладыш и бросился бежать чисто рефлекторно; хопа! — и к себе на участок чешешь во всю прыть секунды страха и мелькающих хрусталиков мира яростная зелень сливаясь в одну салатовую массу врезается в глаза страх от боязни споткнуться или быть настигнутым дыхание Сержа на спине и плечах, но вот вот заветная тропинка с кустом купальницы примостившимся слева, а за ним…