Предвестники табора
Шрифт:
— Потом, — быстро отмахнулся он.
— Когда потом?
— Когда в лесу уже будем… ну хорошо — завтра утром, когда будем уходить.
— А почему ты сейчас не можешь попросить?
— Сейчас я к Ольке ухожу. Ненадолго, так что ты со мной не ходи. Надо просто заглянуть, сказать, что меня не будет завтра утром. Она же обидится, если я уйду в лес, ничего не сказав. Я ведь к ней обычно и утром захожу тоже. Помнишь?
— Рано утром ты чаще всего спишь, — заметил я скупо.
— Рано — да. А позже — позже ведь нас тоже не будет, забыл? Надо ее предупредить.
Я хотел попросить его узнать, будет ли она ночевать сегодня в своем домике, но в последний момент передумал — в конце
Когда он ушел, я снова почувствовал, как мною овладевает горечь: мы же только играем и все.
В результате в тот день я засыпал под такие мысли: «Ничего у нас не получится. Никогда мы не обретем власти. Эти взрослые завладели всем целиком и полностью. И ничего расследовать тоже не будем — нам просто не дадут. Но не только в них дело. Мы в собственном отношении тоже не сможем ничего изменить и переломить. Если уже плывешь по течению, то ох как тяжело, даже тяжко, что-то повернуть вспять. Оглядываешься назад, вздыхаешь и говоришь себе:
— Ну что поделаешь, придется плыть дальше. В конце концов, так проще всего.
И я сейчас так же поступаю — плыву по течению — и ничего с этим поделать не могу».
Да, так проще всего.
Это унылые воды.
Эпизод 6
ОЛЯ И ПЕРФИЛЬЕВ
Этой ночью Оля (как и предполагал Макс) действительно осталась ночевать в своем домике.
Те, кто говорят про себя, что спят очень чутко, обычно не могут пробудиться и от выстрела.
Однако, что касается Оли, она действительно частенько просыпалась, если кто-то проходил мимо по проезду, свернув с главной дороги, — наверное, потому что окно, выходившее на проезд, всегда оставалось открытым на ночь — Оля никогда не спала при закрытом окне.
Когда Перфильев в три часа ночи ступил на проезд, — сторож, разумеется, прекрасно знал уже об отъезде Лукаева, — Оля сразу же открыла глаза и инстинктивно глотнула воздух. Между тем, голову с подушки приподнимать не стала — подозревала уже, почему, скорее всего, проснулась: кто-то прошел мимо дома, по главной дороге, — и решила тотчас же поскорее снова отключиться. И все же… нет, на сей раз было что-то не так… вернее, не «не так», а просто по-другому: раньше, проснувшись, ей всегда приходилось слышать удаляющиеся шаги, но теперь никаких шагов не было.
Это и заставило ее усомниться, действительно ли она проснулась именно от чьих-то шагов, встать, в конце концов, и подойти к окну. Помешкай она еще полминуты, и Перфильев бы исчез в темноте, направившись к лукаевскому участку, а так ей все же удалось его застать: стоя в пятне света, которое отбрасывал фонарь, Перфильев осматривался по сторонам, осторожно и спокойно, неторопливо; к окну Олиного дома он стоял боком и ближе к оранжевым железным воротам, которые вели на участок Геннадия.
«Сейчас развернется и пойдет по главной дороге», — мелькнуло в голове Оли.
Но нет, Перфильев шагнул в противоположную сторону.
Оля отошла от окна и направилась к плите; во рту у нее пересохло со сна, но чайник оказался пуст, так что ей пришлось, прихватив его с собой, выйти на улицу, к большому бидону с водой, стоявшему под умывальником, возле садовой дорожки. Но прежде чем откинуть железную крышку (и услышать ее скрип и короткое дребезжание), Оля услышала какой-то другой звук, едва различимый, за спиной. Она неуверенно повернула голову; звук повторился, сначала однократно, потом целой чередой — но все так же был трудно уловим. И тем не менее Оля почему-то все больше уверялась, что источником этого звука тоже было что-то железное — и в первое
(Да уж Мишка «научил» ее таким вот мыслям).
«Вот-те на!.. Ведь это же откуда-то позади слышится…»
Общение с Мишкой научило ее также любопытству; неудивительно, что Оля решила постараться отыскать источник странного звука. Она еще не успела связать его с Перфильевым, которого только что увидела, однако спустя две минуты, когда Оля, выйдя на проезд, различила вдалеке сгорбившуюся фигуру сторожа, у нее не осталось уже никаких сомнений.
«Что он там такое делает?»
Оля сделала еще несколько осторожных шагов вперед по проезду. Какое-то бессознательное чувство, что ей не следует выдавать своего присутствия, заставило ее ноги шагать все же ближе к канаве, проходившей перед ее участком, — там совсем не было света, — но Перфильев, возможно, не заметил бы Олю пойди она и по середине проезда — так он старательно копался в замке, висевшем на лукаевских воротах, и просвечивал фонариком скважину.
Оля смотрела на все эти манипуляции в полном недоумении, хмурилась, потом даже присела и все так и не сводила с Перфильева широко открытых глаз. В каком-то смысле, напрасно, потому что если бы она все же обернулась назад, то заметила бы довольно странную вещь: флюгер на углу ее участка был обмотан странным пестрым платком, которого там не было еще минуту назад, когда Оля проходила мимо. Платок был повязан прямо на ось, неплотно, возле железной «ромашки», делавшей при каждом легком порыве ветра неуверенные прокруты и издававшего точно такие же звуки, что и Перфильев, просовывавший в скважину всякие разные предметы.
Платок подпрыгивал и, казалось, готов был уже развязаться и вспарить, но снова «садился» на ось — точно пчела, которой инстинкт не позволяет оставить человеческую руку, перепачканную медом; она садится на помаз и отлетает, когда рука начинает просто двигаться или отгонять, но в результате, как только рука замирает, пчела снова приземляется на то же место.
И вдруг, когда флюгер сумел уже набрать приличную скорость, возле него стало образовываться странное масляное пятно, постепенно затиравшее собою окружающее пространство и действительность, — сначала оно поглотило участок дальнего леса, потом — часть одного из домов на противоположной стороне поселка; пятно все увеличивалось в размерах, и вот уже в нем замелькали первые фигуры и образы: тени каторжников, несущие на себе тени колоколов в лучах закатного солнца, великаны, шествующие непропорционально длинными ногами, двое людей, играющих в пинг-понг, — стол стоит в высокой траве, проникнутой оттенками шалфея; мужчины и женщины в белых одеяниях, сидя по кругу, перекидывают огненно-рыжий мячик…
Но этого пятна Оля не увидела бы и в том случае, если бы обернулась, — и никто бы не увидел, потому что его просто не было.
Эпизод 7
ПЛАТОК НА ФЛЮГЕРЕ
ОСТРОВ
(Рассказывает Максим Кириллов)
Как я уже говорил, дядя Вадик в лесу просто-таки преображался. Перемены в нем, однако, подготавливались заблаговременно: когда мать разбудила нас в шесть, завтракать, он, уже, видимо, успев перекусить, с оживлением прохаживался туда-сюда, десятки раз минуя обеденный стол, и то и дело останавливался возле окон, сиявших от ледяного солнечного света как серебряные блюда; и мелодия, которую он машинально насвистывал, тоже повторялась десятки раз — знакомый мотив, еще за пару минут до того, как я увидел дядю Вадика, повстречавший меня в нарождающейся яви…