Предвестники табора
Шрифт:
— Эй, ну вы чего? Не отставайте! Чего вы, столбы считаете что ли? — дед уже поворачивал на дорогу к лесу.
— Идем, идем, дедуль!.. — поспешно выкрикнул Мишка; засеменил вперед, — мы тут просто что-то подзадумались!
— Чего?
— Я говорю: задумались мы что-то, — Мишка повторил, выкрикивая каждый слог, — ты не знаешь, стекляшку давно снесли?
— A-а… чубуки от трубки! Один чубук и другой — тоже чубук. Давайте, идите сюда скорее…
Мишка нагнал деда.
— Дедуль, стекляшку давно снесли?
— Стекляшку?
Я намеренно не стал нагонять их — делал хотя и быстрые, но короткие шаги; у меня, должно быть, нервы сдавали.
Мишка вернулся ко мне.
— Макс, давай быстрее пойдем. Тебе идти что ли тяжело, рюкзак тяжелый? — странная наивная забота в голосе.
— Почему я только теперь об этом узнаю?
— Э-э… о том, что я… виделся с отцом? Мы с твоей матерью решили, что это останется между нами… и папой… но папа тоже ведь не знал настоящей цели встречи, — прибавил Мишка таким тоном, словно это последнее обстоятельство являлось самым веским доводом того, что и меня не следовало посвящать, — но скрывать от тебя как-то… ну ты понимаешь. Ты же родной мне человек. Это вообще твоя мать настояла — не говорить тебе. Я просто хочу, чтобы ты не имел против меня никаких…
— Все в порядке.
— Да и чего теперь скрывать, в конце концов, — резюмировал Мишка.
— Мне все равно.
— Нет, Макс, послушай…
— Но мне правда все равно. Это же не мой отец.
— Это твой дядя…
— …которого я никогда не любил.
— Макс!
— Но это правда.
— Ты не любил моего папу, дядю Вадика?
— Нет — потому что он не любил меня.
— А может, по какой-то другой причине? — резко осведомился Мишка.
— Нет. Именно по этой.
Мишка помолчал — пару мгновений; затем произнес:
— Он любил тебя, — убежденно.
— Нет, не любил, — опроверг я просто.
И почему-то именно в этот момент (а не минутой и не пятью раньше, когда мы еще ехали в автобусе), я снова почувствовал опаску, даже страх — «я вернулся на дачу… я уже здесь».
Снова послышался дедов оклик — ни капли недовольства, только нетерпение, — абсолютно та же интонация, что и в прошлый раз:
— Эй, чего вы опять там?.. Все секретничаете?
Он подмигнул нам, улыбнулся и шутливо погрозил пальцем.
— Вот я задам вам!..
Я скорчил гримасу, кислую и презрительную.
— Слушай, может хватит уже, а? Иди себе спокойно. Мы догоним, когда надо будет.
— Ох, какой сердитый, вы посмотрите на него! — отозвался дед с шутливым гонором. — Ну все, я вас жду. С места не сдвинусь, чтоб не отставали.
Я с досадой кивнул себе под ноги.
— Отстань!
— Ну что такое?
— Отстань, сказал, — упрямо повторил я и покраснел.
Дед стоял, ничего не мог понять, только головой качал.
— Дедуль, извини нас, прости ради Бога, — Мишка, конечно, не
Конца фразы я не услышал — Мишка говорил моему деду почти на ухо, приобнимая его за плечи одной рукой.
— Ты скажи только, вы там ничего плохого не затеваете? — спросил дед громко.
— Нет-нет, конечно, нет… — ответил Мишка — вполголоса; потом снова принялся увещевать деда быстро, на ухо; я, впрочем, был почти уверен, что они обсуждают меня.
Дед, наконец, закивал; не просто с пониманием — с какой-то бравой важностью.
— Понимаешь, да, дедуль?..
— Конечно, конечно, угу…
— Ну все…
Мишка оставил его, сам встал посреди дороги, обернувшись ко мне и не двигаясь…
— Макс… — произнес Мишка, когда мы, наконец, поравнялись.
— Ну что такое?
— Послушай… я знаю, что совершил ошибку, и тебе сложно простить меня за это. Да-да, я понимаю, к чему ты все это говорил…
— Мне сложно простить тебя?.. Я говорил правду.
— Я знаю — ты говорил искренне. Но…
— Но что?
— Хотя бы не повторяй этой ошибки вслед за мной, ладно? Дед же себя плохо чувствует — говори мягче. Я все понимаю, но будь мягче — по отношению к нему. Он же ни в чем не виноват.
Вот тут-то я и перегнул палку; переспросил:
— Плохо себя чувствует? — и это я принял в штыки, а ведь Мишка был сейчас абсолютно прав — по поводу дедова состояния.
К моему удивлению, Мишка ничего не ответил — вообще разговор долгое время после этого не возобновлялся.
Постепенно я начинал уже чувствовать неловкость, — и даже хотел извиниться, но вовремя предостерег себя: «Если ты сделаешь это, снова перегнешь палку».
И тотчас же следующая мысль: «Перегнешь? А зачем ты сказал всю правду? Разве это было необходимо?..»
Тогда я не знал ответа, однако теперь могу сказать совершенно точно: да, это было необходимо.
Вошли в лес, и я тотчас припомнил эту странную способность, которой раньше обладал, — ощущать паутину, повсюду и только в определенный момент времени, наступающий совершенно внезапно, — теперь мне хотелось называть это не свойством или каким-то особенным состоянием, но «утраченной способностью».
«Да будет тебе, а действительно ли ты утратил ее?» — я сожму ладони в кулаки, прижму запястья к талии, словно бы жду и хочу прикосновения паутины — чтобы она «поздоровалась со мной по собственной инициативе, — а на самом деле хватит и того, что мне просто станет боязно, щекотно и даже немного приятно», — я, однако, так и не приду ни к одному из этих ощущений, ибо это всего лишь имитация — ведь определенный момент времени на самом деле не наступил, я только совершил все необходимые приготовления со своей стороны.