Предвестники табора
Шрифт:
«Потому что сегодня мы должны сделать это. И по этой же причине — потому что мы должны — мы и обнаружили шарики… Я обнаружил. Я. Они неслучайно лежали в этой коробке».
Ты думаешь, они хорошо сохранились? Почему?
«Потому что здесь главное человеческие мысли и стремления… дух, а не материя».
Я, наконец, справился с ниткой, намотал ее на палец и принялся надувать шарик.
— Макс, да что ты хочешь делать, черт возьми? Эй! — Мишка схватил меня за руку.
Я
Наши взгляды встретились. Мишка требовал ответа — промолчать было нельзя.
Я коротко объяснил ему.
— Ты спятил!
— Если ты не пойдешь туда со мной, я пойду один, ясно?
— Как ты собираешься найти эту поляну ночью?
— Нам не придется ее искать. Она сама нас найдет. Давай, лучше помоги мне.
— Сама нас найдет? Макс, что это значит?
— Я сказал, помоги мне… послушай, не сейчас, ладно? Это слишком долго объяснять. Слишком! Ты меня понял? — этот последний вопрос я задал очень резко, почти угрожающе. — Давай, надувай шарики.
Он сел на стул.
— Макс, просто… просто… я не понимаю, что ты хочешь этим добиться…
Надувая уже второй шарик, я посмотрел Мишку. Он устремил перед собой невидящий взгляд; очевидно, Мишка пребывал в замешательстве.
— Совершенно не понимаю… мы же выяснили, что эти… Предвестники табора не имеют никакого отношения… что Перфильев причастен — возможно, он к этому причастен, — Мишка вдруг резко поднял голову и посмотрел на меня; словно его осенила некая мысль, — ты что, испугался идти к Перфильеву, так решил себя теперь реабилитировать?
— Так…
Я бросил надутый шарик на кровать и схватил Мишку за локоть.
— А вот этого я не слышал, черт возьми! — ей-богу в этот момент мне показалось, что я готов ударить Мишку.
И в то же время, я едва удержался, чтобы не расплакаться, но Мишка вряд ли мог заметить это, потому что внешне я не подал никаких признаков. (Скорее всего, у меня было побелевшее от ярости лицо; и истончившиеся губы тряслись).
— Макс… да ты что успокойся… ты прав.
— Я прав?
— Да, ты прав, — он вскочил и взялся за еще не надутые шарики, которые лежали в коробке.
— Вот, так-то лучше.
— Да, да, да… — он суетился вокруг коробки и все бормотал, как будто в забытьи, — мы должны попытаться… должны, да… ты прав, ты прав, черт возьми…
Но на самом деле (это моя сегодняшняя оценка), я действительно старался себя реабилитировать. Предвестники табора… все тревоги моего детства, все страхи, долгие годы будоражившие мое воображение… настоящий кошмар. Но именно против этого кошмара мне было выступить проще — теперь. Почему?
Потому что бороться с призраками всегда легче, чем с реальными людьми.
Когда мы надули все шарики, я написал на каждом: «Верните Ольку!» — черным маркером.
Интересный лес.
Палящее
Я помню здесь каждое дерево. Нет, это не так. Но все равно хочется это сказать.
Случайный прыжок через корень — кислые еловые брызги — созерцательный свет луны; вздрогнул над заслонкой листа.
И снова я ступил на тропинку.
На безотчетную землю.
Когда-то в этом лесу мы потеряли дядю Вадика.
Теперь потеряли навсегда.
Его не дозваться.
Словом без слога Словом без слога на касании ботинком… безотчетной земли.Это промельки — на них нельзя смотреть, только выхватывать; мы остановились.
(мне снова тринадцать лет).
— Мишка, куда дальше? Ты помнишь?
Впереди, примерно в двух шагах от меня, едва виднелась замершая Мишкина спина. Над нашими головами повисли две грозди надувных шариков. («Широкая тропинка; они не лопнут, не волнуйся, — шепчет мне одышка, — не заплачешь от страха — как Олька»).
Олька. Верните Ольку.
Нет, я не собираюсь плакать. Мы должны вернуть ее.
Предвестники табора. Люди, играющие в пинг-понг… каторжники, несущие на спинах колокола… великаны… велосипедисты соскакивают на землю — ни единого кадра на остановку…
Это все какая-то символика, черт возьми…
Это какое-то зло. Мы должны с ним бороться.
Но разве то, что я придумал — то, что мы должны сделать сегодня на поляне, — это борьба?
«Это то, что мы должны сделать, и это придумал отнюдь не я».
В темноте шарики кажутся неясными, белеющими пятнами.
— Куда дальше? — повторяю я.
— Я вспоминаю, подожди… — Мишкин озадаченный голос; неровный. От бега, от волнения…
Если луна осветит Мишку, я, должно быть, увижу серебристый воздух, курящийся у него изо рта, — как на морозе.
Палящее дыхание.
Мы направляемся к поляне возле поселка. К Поляне чудес — я верю в то, что найду ее. Верю непоколебимо — это главное, как и пять лет назад. Но сейчас будет еще проще, чем тогда, потому что поляна отыщет нас сама. Главное, было следовать сигналам, которые поступали, правильно их использовать. Сначала шарики, потом флюгер… И то, что мы должны осуществить — да, это действительно придумал не я. Это тоже сигнал, который просто поступил мне… возможно, от Ольки.