Прекрасная глупая попытка
Шрифт:
– Вы представляете, есть врачи, которые лечат зависимость от «Сна»! Об этом вышла статья в «Нью-Йоркере».
– Правда? – отозвалась мама, придав этой краткой реплике весьма красноречивую интонацию.
Мать словно намекала отцу: «Я вижу, куда ты клонишь, и Майя тоже, так что, пожалуйста, не надо».
Отец уловил предупреждение, но уже отпустил тормоза:
– Есть бедолаги, которые пристрастились к загадкам, как к наркотику. Когда «Сон» исчез, их разум продолжил поиски – так, во всяком случае, считают специалисты. Вернуться к прежней жизни таким людям нелегко.
– Я в порядке, пап.
– Мы с мамой
– Гилл… – начала было мама, но я остановила ее взмахом руки.
Отец знал, как устроен мир. Чтобы получить это знание, он трудился не покладая рук. Среди инвестиционных банкиров не так-то много темнокожих – и совсем не потому, что нас не интересует эта профессия. Папа всю жизнь боролся с враждебной системой. Сколько себя помню, он твердил, что мир не хочет видеть людей вроде нас богатыми, а потому наша задача – разбогатеть, несмотря ни на что.
Мать всегда охотно подталкивала меня в ту сторону, куда я направляла взгляд. Отец же полагал, что для процветания мне нужны более конкретные установки. Как минимум четкие карьерные планы. Он хотел, чтобы я – его единственная наследница – позаботилась о деньгах, которые он для меня заработал, а затем передала их своим детям. Вот почему мне непросто было рассказать родителям о своей ориентации. Отец беспокоился, как мой интерес к девушкам повлияет на продолжение рода. К счастью, он не высказал опасений вслух, но они читались у него на лице, так что мне все-таки пришлось обсудить с ним свое возможное потомство. А мне, между прочим, было семнадцать! Отец не возражал, когда я ушла с работы, чтобы заниматься проектами Эйприл и «Сомом», однако сейчас я стала его кошмаром наяву – типичной богатенькой дочкой с художественным образованием и без конкретной цели в жизни.
– Папа, я все понимаю, последнее время я не подарок. И все же поверь, Эйприл жива! И я не стану притворяться, что это не так! Мне нужно ее найти!
Папа обеспокоенно взглянул на маму. Мама не подняла глаз. Они считали, что Эйприл умерла. Еще бы – так думали все вокруг!
– Знаете что? – тихо сказала я и уже растянула губы, произнося «иди…», но вовремя себя одернула.
И пусть я замолчала, невысказанное «идите на хрен» так и зависло в воздухе. В нашем доме не ругались.
– Майя! – ахнула мама; отец гневно уставился на меня.
Я никогда не кричу – во всяком случае, на людей. Могу прикрикнуть на телевизор, где какой-нибудь сенатор отпускает расистские шуточки. Или на фотошоп, когда он зависает. А на людей не кричу. Тем более – на родителей.
И все-таки я сорвалась.
– Она не умерла! – Вскочив, я хлопнула рукой по столу, отчего вилки с ножами звякнули о тарелки.
– Не смей так разговаривать с матерью! – ледяным тоном сказал отец.
Я наклонилась к нему через стол и прошептала – точнее, прошипела:
– Я уезжаю искать Эйприл.
А затем – потому что стоит мне выйти из себя, и я чертовски пугаюсь – добавила:
– Позвоните мне завтра, когда мы все успокоимся. Я буду в Нью-Джерси.
Уже у двери я заметила горшок с землей, в котором прятались свежепосаженные, разрезанные на кусочки
Энди Скемпт
@AndySkampt
Настроение – посткарловская хандра. Не понимаю, чего ждать от людей, зато собакам доверяю на все сто.
280 твитов с цитатами; 1,3 тыс. ретвитов, 7 тыс. отметок «Нравится»
Энди
Вы удивитесь, но тот факт, что моя лучшая подруга прославилась на весь мир, выступив первооткрывателем внеземной формы жизни и главным ее защитником, – это еще не самое странное в моей истории. Самое странное началось вот как.
Через пять месяцев после того, как Эйприл была убита террористами – а перед этим разгадала головоломку, из-за чего, по расхожему мнению, пришельцы покинули нашу планету – кто-то дважды постучал в мою дверь. В тот же миг мне пришло сообщение от погибшей подруги.
Тук-тук.
И это еще не самое странное! Какое-то время я просто пялился на экран телефона, а потом рванул к двери и распахнул ее настежь. На полу коридора лежала книга в коричневом тканевом переплете. На обложке красовалось название, набранное строгой антиквой и оттиснутое золотом: «Книга о славных временах».
Стоп. Пожалуй, начну с более ранних событий.
Сейчас уже трудно вспомнить, какое затишье воцарилось в первые месяцы после исчезновения Карла (ну или Карлов – зависит от того, чьи взгляды вы разделяете). Шестьдесят четыре Карла, появившиеся в разных городах мира, мгновенно канули в небытие. Все, кроме одного. Нью-йоркский Карл не просто исчез. Как указано в авторитетном научном издании, он взмыл в небо со скоростью примерно в три Маха [2] .
2
Мах – величина, выражающая отношение скорости летательного аппарата к скорости звука на рассматриваемой высоте. В данном случае скорость объекта равна примерно трем скоростям звука, то есть превышает 3500 км/ч.
Данное наблюдение подкрепило теорию о том, что Карл все это время существовал в единственном экземпляре, а остальные шестьдесят четыре статуи – проекции. Вообще-то я даже не пытаюсь вникнуть в подобную научную хрень, так что, к счастью, бесконечные споры на кабельном прошли мимо меня.
Впрочем, несмотря на дискуссии, после исчезновения Карлов мир с облегчением выдохнул. Еще бы – сгинула исполинская сила, которая пошатнула наше представление о Вселенной и заставила каждого выбрать себе место на графике между «Добро пожаловать, о межпланетные властелины» и «Свобода или смерть».
Представьте, к примеру, что случилось бы с пацифистами, если бы все оружие вдруг испарилось вместе со знанием, как его изготавливать. Вот и с Карлом так же – предмет неиссякаемых споров попросту исчез.
Это вовсе не значит, что в мире сразу все пошло на лад. Экономика продолжила сокращаться, и никто не понимал, из-за чего именно. Люди либо трудились меньше, либо вовсе бросали работу. Человечество погрузилось в привычную рутину, и в то же время мир как будто опустел. Споры о Карле помогли миллионам людей найти себя, а теперь их новое «я» обратилось в пыль.