Прекрасная глупая попытка
Шрифт:
Южнее Трентона – возле тех мест, где погибли дельфины – располагался крохотный городок под названием Уолтон. Тот самый, где отключился интернет.
Ох уж этот Уолтон… По пути в Трентон я немного привыкла к окрестностям, но все же я выросла в Верхнем Ист-Сайде, так что за городом чувствовала себя гостьей. Мне удалось сразу забронировать жилье на «Эйр-би-эн-би» [11] , – невероятное везение, учитывая, что предложений было немного, да и я не удивилась бы, если бы мне отказали из-за цвета кожи. К коттеджу вела узкая извилистая дорога. Вокруг домика стеной росли деревья, кусты
11
«Эйр-би-эн-би» (Airbnb.com) – онлайн-сервис, помогающий туристам арендовать жилье у частных лиц.
Уолтон располагался в десяти минутах езды от коттеджа. Довольно непримечательный городок – если, конечно, не интересуешься лоскутным шитьем, Древним Египтом или гольфом. Зацепка, которая привела меня туда, теперь казалась крайне сомнительной. Интернет на юге Нью-Джерси работал, просто нестабильно. В какие-то дни скорость снижалась до невозможности, в другие – восстанавливалась, а порой соединение пропадало вовсе. Это продолжалось достаточно долго, чтобы попасть в новостные сводки, а обитатели «Сома» добавили новый пункт в список странностей в районе Филадельфии.
Перед заселением в коттедж я заехала в центр города, и моей первой остановкой стала кофейня «Дрим Бин» – самая обычная, не считая аляповатых побрякушек в древнеегипетском стиле. В углу даже стоял прилавок, где продавали… что-то вроде антиквариата. Точнее, «антиквариата» тех времен, когда Америка фанатела от Сфинкса и Тутанхамона. Никто не привозил эти вещи из Африки; их придумали в Джерси и наштамповали в Огайо – типичная адаптация египетской эстетики для англоязычного мира. Спасибо, что стулья никто не расписал иероглифами. В общем, кофейня как кофейня, просто с кучей псевдоегипетских штучек.
Вообще-то я зашла туда, преследуя две цели: разузнать о проблемах с интернетом и выпить кофе. Меня поприветствовал сонного вида парень лет тридцати с небольшим, который уже на месяц-другой опаздывал к парикмахеру. Его небритое лицо осветила улыбка, и он спросил меня, как дела.
– Неплохо. А у вас? Как с посетителями?
Я предположила, что не очень, хотя за столиком все же сидела какая-то парочка, прихлебывая латте. От круассанов на их тарелках остались одни крошки.
– Что за жизнь без кофе? – ответил парень вопросом на вопрос.
– А то! – Я вдруг заметила вращающуюся стойку с очками. – Ого, у вас и очки продаются? В кофейне?
Я постаралась убрать из голоса насмешливые нотки.
Парень вздохнул.
– Это все теща. Оптом скупает очки, лепит на них всякие стразы и блестяшки, а потом продает. В основном торгует в «Каутауне», у нее там палатка, но кое-что просит выставить здесь. А так как она сидит с моим двухлетним сыном, отказы не принимаются.
Я рассмеялась.
– Этот хлам – тоже ее рук дело? – Я махнула в сторону мнимых древностей и тут же смутилась: вдруг этот парень – ярый поклонник Египта?
Он расплылся в улыбке.
– Нет, это просто фишка нашего городка! – Не углубляясь в тему, он представился: – Я Дерек!
– А я Майя. – Меня немного озадачила его жизнерадостность. – Какой тут пароль от вайфая?
Дерек сразу приуныл.
– «Клеопатра». С маленькой буквы. Связь
– Кажется, я об этом читала.
– Если честно, это больная тема. «Карсон», конечно, выплатил компенсацию, однако посетители привыкли, что в кофейнях есть интернет. А мы тут как будто в две тысячи седьмом.
– Уже выяснили, в чем проблема?
– Кроме разгильдяйства? – фыркнул он. – Меня это злит! Слышал, к нам позвали лучших спецов, но, похоже, даже они в замешательстве. Скоро проведу сюда спутниковый интернет, хотя он медленнее и стоит дороже. В других местах ведь все быстро налаживают! Почему же у нас по-другому?
– Боюсь, мне пора, – спохватилась я. – Дайте латте с собой, пожалуйста.
Дерек, похоже, расстроился, так что я добавила:
– В городе всего одна кофейня, и пока я тут, кофеин мне важнее интернета.
Я вышла на улицу со стаканчиком латте. Мои дальнейшие действия любой психолог счел бы тревожным звоночком – мол, я тяжело переживаю утрату. Я поехала вслед за машиной аварийно-ремонтной службы.
Миранда
Констанция Лундгрен – живая легенда. Список ее научных достижений покажется скромным только в сравнении со списком ее преподавательских регалий. В девяностые многие возмущались, что Констанцию не отметил Нобелевский комитет, хотя исследование, удостоенное премии, во многом опиралось на ее труды. Единственный человек в научном сообществе, которого этот факт не задел, – сама профессор Лундгрен. Заполучив ее в научные руководители, я словно стала падаваном магистра Йоды. Сперва я считала ее богиней, сошедшей с небес, и лишь проработав с ней около года, увидела обычную женщину – вдумчивую, дотошную и немного напряженную. На ее загорелых, покрытых пигментными пятнами руках проступала каждая жилка, когда она в раздумьях сплетала пальцы и прижимала их к губам, словно вознося молитву собственному разуму. Возможно, она и правда молилась. А еще она была отзывчивой и приветливой – даже водила студентов в походы, в которых я охотно участвовала. Я уважала ее больше всех на свете, так что самое тяжелое решение в своей жизни – покинуть лабораторию ради попытки проникнуть в тайну Карлов – приняла скрепя сердце.
Я и мечтать не могла, что профессор Лундгрен дождется моего возвращения – и в то же время растерялась. Меня одолевали злость и тоска, а работа с каждым днем казалась все бесполезнее. В общем, мне как никогда был нужен совет наставницы.
– Профессор Лундгрен? – Я постучалась в приоткрытую дверь кабинета спустя пару дней после выхода статьи про Петравики.
– Миранда! – Она отложила книгу на край стола. – Как поживают Томасы?
Томасом я назвала свою первую лабораторную крысу, которая… отошла в мир иной несколько лет назад. Однокурсники прознали, что я дала ей имя, и это стало притчей во языцех. С тех пор всех моих крыс – а их сменилось несколько десятков – звали Томасами.
Я, конечно, не в восторге, что приходится ставить опыты на животных, обрекая их на плачевную участь. Если бы существовал способ этого избежать, я бы сразу им воспользовалась. Увы, другого выхода нет.
– У Томасов все хорошо, – улыбнулась я. – За шесть недель никаких признаков отторжения, даже у группы без поддерживающей терапии. Я к вам пришла по другому поводу. Хотела спросить об этом. – Я протянула профессору Лундгрен журнал со статьей о Питере Петравики. – Вы что-нибудь слышали про его лабораторию?