Прекрасная посланница
Шрифт:
— Право-то имеешь, только получишь ли ответ? Ты когда письмо будешь посылать, сделай помету, что из моей канцелярии писано.
Добился-таки обер-камергер своего, лицо поручика смягчилось, и стеклянные глаза сверкнули вроде бы слезой, при этом он вдруг выпрямился, как на плацу, и словно опал, согнувшись в глубоком поклоне. Губы его что-то негромко шептали. Видно, молитву.
Впоследствии Бирону и в голову не пришло поинтересоваться, дошли ли письма до далеких адресатов. Вообще недосуг ему было раздумывать на эту тему. Поручик ему предан, и это хорошо. Что ему Люберов? Насекомое,
Люберов и носил. Вся корреспонденция Конюшенной канцелярии с поставкой лошадей и приклада: седел, сбруи и даже карет — шла через его руки. Это понятно. По лошадиным делам мотался в командировки в самые далекие губернии. Но иногда, словно в насмешку, Бирон поручал ему канцелярскую работу, например сортировать письма от весьма важных особ. Послания эти так и дышали раболепским духом, все без исключения вельможи просили поддержки и покровительства фаворита и заранее восхваляли его за это покровительство.
Большинство прошений было написано по-русски, именно этим Родион объяснял привлечение его к этой работе. Фаворит не хотел учиться ни писать, ни читать на этом языке. Он и по-французски изъяснялся с трудом и бравировал перед всеми тем, что великолепно обходится в России родным немецким языком.
Получая отсортированные челобитные, Бирон неизменно спрашивал у Родиона:
— Ну, как думаешь? Который из них врет, который правду говорит?
Не всегда получалось отмалчиваться, иногда приходилось говорить: де знать такое невозможно, но что господин такой-то, безусловно, честный человек. Случай ни разу не дал возможность Родиону проверить, воспользовался ли фаворит его советом.
Потом на руках у Родиона как-то сами собой оказались дела по управлению трех деревень, значащихся за Бироном. Он получал отчеты по имениям, список приходов и расходов. Люберов без слов взялся и за эту работу, но категорически отказался принимать в руки живые деньги. А Бирон и не настаивал.
«Ты, главное, заглядывай в эти бумаги. У тебя глаз наметанный. Сразу видишь, кто врет, а кто нет».
Родион не спорил.
Бирон принимал участие в торговых операциях, и весьма успешно. Народная молва до сих пор связывает старые пеньковые склады с именем временщика. Сам Бирон купеческими делами не занимался, но получал значительные суммы — отходные. Родион знал и об этой стороне жизни фаворита.
Успел он познакомиться и с двумя его братьями — Карлом и Густавом Биронами. Оба начинали службу в Европе, потом стали служить России и благодаря удачливости среднего брата сделали удачную карьеру. Оба стали генерал-аншефами. Карл был человеком крайне грубым, да и выглядел он, весь искалеченный в пьяных драках, устрашающе. Густав, напротив, обладал нравом кротким, отличался честностью, правда, ума он был недалекого и не имел никакого образования. Однако все это не мешало ему быть храбрым генералом. Солдаты его любили.
Перед Родионом уже заискивали вельможи, просили порадеть, исхлопотать аудиенцию, умоляли о воспоможествовании. А Бирон продолжал приглядывать за Люберовым и удивляться, почему тот при его-то возможностях не берет взяток. Говорили, что в столице он снимает у какой-то вдовы малую квартирку и конюшню на одно стойло, а время вне службы, буде возможно, проводит на мызе под Ораниенбаумом, и дом его скромен, никакой роскоши. Иногда Бирон раздумывал, а не увеличить ли Люберову жалованье, или хоть в чине повысить? И тут же укорачивал себя: подожду, больно уж он горд.
Потом случилось — уже на имя Люберова прислали челобитную с просьбой порадеть. За первой последовала вторая. Взятки прямо-таки совали в руки, если не деньгами, то хоть малыми презентами. Один принес пару шелковых англицких чулок и кусок сукна на камзол, другой старую отцовскую пищаль и лисий мех для шубы. Родион презенты не взял и челобитные не принял: мол, не по чину.
Но фавориту донесли об этих письмах, и он как-то сразу обиделся на Люберова. Сейчас не взял приношения, потом возьмет, слаб человек, не устоит. Разговор состоялся тут же, на ходу, в манеже.
— Ты на казни камергера Монса был?
— Нет. Я не люблю таких зрелищ. И потом я тогда был в армии.
— Сколько же тебе было? Двадцать?
— Десять лет назад? — вспомнил Родион. — Семнадцать.
— Ну-ну… Я тоже на этой казни не был. Занятное, говорят, было действо. Весь Петербург пребывал словно как в лихоманке.
Поговорил и все, больше не возвращался к этой теме, а Родион задумался. Неужели Бирон усмотрел в его поведении аналогию с делом десятилетней давности? Ежели так, то надо немедленно подавать в отставку. Вспыхнул и укоротил себя. Пока родители не свободны, он не имеет права жить так, как ему хочется.
И не стоит видеть в словах Бирона унижение собственной персоны. Бирон не пугал, а упреждал. Мол, знай, Люберов, что хоть я тобой и доволен, но не оступись, потому что ты у меня весь на виду. Если зажадничаешь, начнешь шалить с моим именем, возомнишь о себе невесть что, то скоро вспомнишь: Троицкая площадь рядом и плахи на Руси мастерить не разучились..
Вспомним и мы весьма поучительную историю Вилли Монса, камергера Екатерины I, генерал-адъютанта Петра, брата его первой возлюбленной из Немецкой слободы.
Монса казнили за взятки. В течение нескольких лет он исполнял при царице обязанности камер-юнкера, доверенного лица и «своего человека». На этом деле Монс и разбогател. Казнили его по доносу сразу после коронации Екатерины Алексеевны.
Плаха была установлена на Троицкой площади. По делу о взятках под кнут пошли еще несколько человек. Среди них были Матрена Балк, секретарь Монса Столетов, шут Балакирев — ему присудили батога, паж Павлов, ну и так далее.
Рядом с помостом, на котором размещался эшафот, на особых столбах висела «роспись взяткам»: с правой стороны указывалось приношение, с левой — кто давал. Взятки были разными: триста червонных, шесть лошадей и коляска, перстень золотой, муки пятьдесят четвертей да лента, шитая золотом, три косяка камки да десять фунтов чаю — не бог весть что. Ужас в другом: перед красавцем Монсом заискивали Долгорукие, Салтыковы, Щербатов-глухой, Артемий Волынский и сам светлейший князь Александр Данилович Меншиков! Список с росписью взяток выставил на всеобщее посмешище самых уважаемых в державе людей.