Прекрасность жизни
Шрифт:
– Ох, Кеша, Кеша!
– вздохнул я.- Боюсь, что с твоим характером туго тебе придется, боюсь, что ты вряд ли сделаешь большую карьеру и тебя, возможно, даже оттуда вычистят с таким характером и некоторым, ты пойми меня правильно, индивидуализмом.
– А ты не бойся! Сейчас другие времена!
– Кешкины глаза на секунду стали холодными, а потом вновь потеплели, и он подмигнул мне.
Напоследок я спросил его:
– Кешка, старый ты мой товарищ, ну вот скажи мне, а если я нарушу закон, ты меня арестуешь?
И он ответил, слегка подумав, но как всегда уверенно и точно:
– Я думаю, этого никогда не случится. Я знаю тебя, твою семью, твои истории, но я верю в твое хорошее начало, добрую будущность, верю в твой ум, ясную голову и понимание незыблемых основ наступательного прогресса прекрасности жизни.
Я в упор глядел на него, и мы подняли головы.
Над нами голубело безоблачное небо. Ослепительно сияло, желтое солнце. Реактивный самолет исчезал в неведомом пространстве, олицетворяя тем самым могущество нашей Родины СССР, гражданами которой мы все, за исключением некоторых, являемся и будем являться, по-видимому, всегда.
– Кстати, ты не поверишь, но я уже довольно бегло говорю по-китайски,чуть усмехнувшись, сказал Кешка.- Самостоятельные занятия плюс интенсивный курс по системе болгарского профессора Лозанова.
– Скажи что-нибудь,- попросил я.
– Чжунго нинь хао! Здравствуй, товарищ!
– сказал он.
Вот так мы с ним и встретились в последний раз.
ГЛАВА 1967
Трагические последствия
одной нелепой шутки
Однажды один гражданин шел еще не поздно вечером с работы домой и все время смотрел под ноги, твердо веря в свою удачу.
Одет он был в очень красивый костюм из дорогой импортной синтетической ткани, под костюмом и рубашка с галстуком имелись, а в манжеты рубашки были вдеты замечательные янтарные запонки, и очень жаль, конечно, что никто из окружающих его и встретившихся ему людей этого пиджака, галстука, рубашки и запонок путем разглядеть не мог ввиду того, что поверх вышеописанного одежного великолепия был накинут на гражданина неопрятный прорезиненный плащ, длинный, до пяток,- это во-первых, а во-вторых, поясом подпоясанный гражданин напоминал собою нечто гадкое, жалкое и смешное, а что именно никак вспомнить нельзя было, и только лезло в мозг совершенно неуместное здесь слово "лазутчик". Шел человек по улице, шел еще не поздно вечером домой и все время смотрел под ноги, твердо веря в свою удачу, и вдруг видит - лежит под ногами юбилейный рубль.
О юбилейный рубль - задумка и сознание умных и деятельных граждан! Ты лежишь на влажном и темном весеннем асфальте и блестишь, как обратная сторона медали. Ты и не похож даже на сирых занюханных доюбилейных братьев своих - рубль бумажный и рубль железный. Те тоже, конечно, в сущности, не самые последние из денег, но какая-то ущербность в них, мешком они пустым из-за угла стуканутые, кочуют, стираясь и тускнея, по советским карманам, и любят их только за то, что как ни крути, а все-таки - деньги они, а так еще за что еще и любить-то их? Нет. Велико предназначение твое, юбилейная монета,- вернуть былое увлечение, заинтересованность, чтобы шел человек по улице, глядя себе под ноги,- ан вот, сверкает под ногами юбилейный рубль, сияет.
И гражданин нагнулся, и гражданин потянулся, и гражданин пальцы растопырил.
А дети в школу не пошли и сидели на стройке, на бревнах. А так как учились они во вторую смену, то время, значит, шло уже ближе к вечеру, а так как стройка была не новостройка, а реконструкция столовой под ресторан, то сидели они на бревнах, которые были вовсе не бревна, а пиленые налощенные доски, и сидели они в самом центре города. Шел весенний холодненький дождик. Асфальт взмок, напитался асфальт, потемнел. Гудели легковые машины, наливались огнем буквы световых реклам, чтобы вспыхнуть вечером во всю свою ограниченную напряжением 220 вольт мощь. Никто еще никуда еще не спешил, было светло еще, и из окон раскрытых не грянули еще бодрые и неумолимые звуки поп-музыки.
И в это время тот гражданин тоже еще сидел на работе в своем очень красивом костюме из дорогой импортной ткани, при галстуке, а в манжеты, конечно, вдеты янтарные запонки, а на душе не легкая грусть, а размышления о несущественном, насущном. Тина, прель за окном, весенние испарения, а в окно липа лапой тычет, за стенкой сослуживцы перекликаются. Подошел гражданин к окну, открыл форточку, вдохнул свежего воздуха.
"Э-эх, хорошо,- думает.- Сейчас весна, а скоро будет май и зазеленеет все, и зацветет, и распустится, а потом будет жаркое лето с его ливнями, с его солнцем, отдыхом, загаром, а потом будет осень, но ведь и в ней есть своя прелесть увядания, как это сказал поэт: "...пышное природы увяданье. В багрец и золото одетые леса". Так? А потом подуют ветры, задуют ветры снега сойдут на бедную землю, накроют покрывалом - плотным, крепким, пушистым, и готово! Да-да, все готово! Нужны теплые ботинки, а это - деньги и очередь, и нервотрепка, а прошлогодние ботинки стали похожи на позапрошлогодние, а также детям тоже надо, потому что они зимой тоже вынуждены ходить по улицам",- думал гражданин, подойдя к окну и открыв форточку.
А дети все еще сидели на бревнах и будут сидеть там очень долго, почти на протяжении всего объема рассказа. Да, кстати, сразу же нужно заметить, чтобы не было нелепостей, что эти самые дети, о которых речь пойдет ниже, они вовсе не были дети того гражданина, а просто были обычные дети обычных других родителей. Лет им было на вид непонятно сколько - может быть, двенадцать, а может быть, и все восемнадцать. Одеты они были в тоже очень красивую одежду: на ногах дешевые, красивые ботинки с рубчатой подошвой, брюки - не те "техасы", что шьют в городе Верея, а пошитые в ателье из дешевого брезентового материала, но красивые - клеши с цепями, все чин чинарем, согласно моде, выше брюк - пушистые свитера из вигони, красивые, которые, в отличие от красивого тоже костюма того гражданина, могли видеть все прохожие, ибо нейлоновые стеганые куртки на молниях, те самые, которые год-другой назад стала выпускать наша легкая промышленность, были всего лишь небрежно накинуты на плечи детей. И что за замечательные куртки имели дети, которые в этот день не пошли в школу во вторую смену и сидели на бревнах, покуривая да рассуждая!
А рассуждали они, говорили они рассудительно о том, что когда-нибудь закончат школу и вступят в большую жизнь.
– Кто в институт пойдет, кто на завод, кто в армию. Как хорошо, сколько у нас будет интересного в жизни,- говорили они. И согласно кивали головами, и закуривали, и сплевывали, и смотрели, как асфальт впитывает воду, а воду невпитанную направляет прямехонько в канализационные решетки.
И тут к гражданину в кабинет постучались и спрашивают:
– Вы, гражданин, в этом месяце плащ получали?
А не заходят.
Метнулся гражданин от окна, от форточки, в которую лапа липы тыкалась, метнулся к письменному столу, р-раз - по папкам прошелся, по ящикам, выдвигал - хлоп, хлоп, захлопали ящики, когда выдвигал, по папкам, в шкаф полез, по полкам прошелся, полазил, а на полках тоже папки, сшивки, дела учетность всякая.
А за дверью ждут, не торопятся.
Захитрил гражданин, испугался, заюлил и так тихо, ласково, стараясь интонацией не проговориться, проговорил:
– Нет, э-э, представьте: как ни странно, а не получал в этом месяце.