Прекрасность жизни
Шрифт:
Мертвый! Как странно и мрачно звучит это слово! Существо жило, игралось в волнах, посылало неведомые сигналы вызывая догадку у человечества о всеобщем братстве зверей, людей, растений и птиц, и вот теперь оно мертво и лежит, разлагаясь, облепленное черными маленькими мушками до синеватой черноты, с выеденными глазами, ноздрями. У него маленькие свиные ушки, у него остренькое дельфинье рыльце, от него исходит еле уловимое трупное зловоние! Смертельный ужас охватил все мое существо под этим ясным, безоблачным небом, испещренным следами реактивных самолетов, и я побежал вдоль узкой полоски пляжа, имея справа рыжие глинистые уступы, нависающие и готовые в одну секунду ринуться вниз оползнем, сминая меня, выбивая из тела кости, разрывая суставы, кожу, внутренности, а слева бесконечно уходило вдаль до Сочи и Турции безмятежное Черное море, привыкшее за множество веков и тысячелетий ко всему на свете, в том числе и к моим преувеличенным эмоциям.
Не скажу ничего нового, кроме того, что море меняет свой цвет и дух ежесекундно. Стоит лишь пристально посмотреть на него, как оно то сожмется, то увеличится, то вдруг гамма его цветовая, как гамма "до-ре-ми-фа-соль", по всем клавишам... да я не знаю, не о том я, я всегда не о том...
Дельфин, вернее - дельфиненок мой мертвый, разлагающийся под крымским солнцем, весь облепленный мухами! Зачем и почему так? Художник Мурад Богаев сказал, что в газете было написано: киты выбрасываются на берег по не известным никому причинам, и когда их вытаскивают обратно в море, то они снова выбрасываются на сушу и там, наконец, погибают, что и заставило старого Мурада подозревать у этих млекопитающих чудовищную тягу к самоубийству, небывалую среди никаких животных, зверей, растений и птиц, а имеющуюся только у человека. Но это - кит, а что же дельфин, вернее дельфиненок? Рок ли злой выгнал его на сушу иль подлая человеческая рука прибила его, я не знаю. Я ищу светлый путь и думаю только о том, что ищу.
Ночью мне не спалось, и я вышел во двор покурить. Немного еще о крымском селении А. Все жители его в основном работают на виноградниках, выращивая сорта чаус, шашла, матраса и зарабатывая в бригаде от 100 до 150 рублей при норме сбора 360 кг и 13-й зарплате. Одна из работниц, чей портрет, выполненный масляными красками, висит на стенке Дворца культуры, многогодно перевыполняла норму на много процентов, за что получила от правительства ордена: Ленина, Дружбы народов, "Знак Почета", а от совхоза машину "Волга" в личное пользование для семьи, которая иногда помогала ей в уборке. Жители селения чрезвычайно приветливы, они всегда угостят вас тушеными кабачками, помидорами, вином, предоставят ночлег. У женщин волосы крашены хной, и многие имеют золотые зубы. У них замечательные коттеджи на двух хозяев с двухэтажными квартирами и блочные дома с высокими потолками и подсобными помещениями, стоящие среди выжженной крымской земли, усеянной ореховой шелухой и окурками. В поселке есть лечебно-трудовой профилакторий. Там больные алкоголизмом люди лечатся и одновременно работают на виноградниках и винзаводе. Вот так, не приукрашивая, но и не очерняя, описываю я жизнь селения А. Я был в двух или трех домах селян. Квартиры имеют ковры, паласы, клеенки, красивую добротную мебель, магнитофоны с записями В. Высоцкого, А. Пугачевой, В. Токарева, А. Розенбаума и других певцов. На кухнях, лоджиях и в сараях - запасы на зиму: грецкий и миндальный орехи, "закрутки" с помидорами, огурцами, "перцами", баклажанами, кабачками. Изрядное количество кукурузы в початках и мешках. "Декабрь в наших местах очень жестокий. С моря летят соленые ледяные брызги, по степи задувает ветер, перекатывая ошметки грязи, снега, ковыля, поэтому мы готовы к зиме",- говорят жители, уверенно глядя в будущее. В селении действует музыкальная школа, и зачастую на улицах можно встретить детей с нотными папками в руках. Вот идет маленькая Маричка, дочка Тамары Д., муж которой работает сезонным фотографом на пляжах Южного берега Крыма, а до этого был мясником. Смешно подрагивают аккуратно заплетенные косички школьницы. "Куда ты идешь, Маричка?" - "О, здравствуйте, дядя Женя! Я иду к врачу на прогревание гланд, а потом в школу. Приходите вечером, я вам сыграю на пианино..." Муж Елены Л. шабашит в Херсонской области. Дома у них чисто, уютно. Две дочери, семи и восьми лет, учат уроки. По телевизору показывают концерт мастеров искусств Каракалпакской АССР. Хозяйка, тридцатилетняя Елена Л., любит поэзию Антонио Мачадо, сопоставляет его с Сергеем Есениным через строчки стихотворения "Мальчик такой сопливый стоит ковыряет в носу", знает наизусть много стихов Габриэлы Мистраль и Эдуарда Асадова.
Но - дельфин, вернее - дельфиненок! Ах, не спится! Не спится старому ветерану фронтов художественной литературы! Выкурив папиросу "Ялта" (30 коп. 20 шт.), я вновь иду по светлой лунной дорожке к морю, и дивно, таинственно дышит уснувшее, наработавшееся за день селение. В домах и хатах разметались во сне хлопцы, девчата, мужики, бабы, дети, командированные, отдыхающие и другие категории людей. В ночном воздухе мерно раскачивается видавший виды фонарь. Светлый путь! Ты устремлен прямо на запад, к Черному морю по асфальтово-бетонной дорожке, искусно выполненной рабочими города Белгорода, за что дирекция селения позволила им выстроить близ моря пятиэтажный дом пансионата, где они и живут дружно, отдыхая, набираясь сил перед грядущей работой, оглашая окрестную тишину звуками южнорусской речи. Но сейчас и они спят, разметавшись. Днем они пили пиво и играли в футбол. Спокойной, мирной ночи и вам, разметавшиеся парни! Пусть доброе небо нашей Родины никогда не огласится звуками военного присутствия армий других стран, и тогда все мы будем счастливы, счастливы, счастливы, и, мерцательно дыша, вглядываясь в будущее через полуопущенные ресницы, мы ровно будем двигаться к счастью, счастью, счастью!.. Страшно ночное море при любой погоде! Даже теперь, когда ночная тишь застыла и не шелохнется волна, все кажется, что море - это затаившееся недоброе чудовище, в любую минуту готовое сожрать нас, нашу действительность и наше счастье, все кажется, что вот сейчас, да, именно сейчас оно вдруг оживет, вспенится, и черная волна, высотой в сто пятиэтажных домов с ревом кинется на берег и пройдет по громадной карте от Крыма до Чукотки, разрушая все то хорошее и святое, что накопили мы в теле и душе страны за 67 лет жизни народа,- и ежеминутное счастье наблюдается хотя бы оттого, что этого не происходит и не может произойти никогда. Фосфоресцировали водоросли, лунная дорожка, продолжая асфальто-бетонную, вела все дальше и дальше в море, пищали чайки, и я насторожился в темноте.
Ибо нечто показалось мне весьма странным. Шурша песком, я проходил мимо места гибели дельфина, вернее - дельфиненка, и ноздри мои, обретшие в этом благодатном краю чудесную способность различать все, даже самые сложные, запахи, вдруг впервые не уловили привычного дневного зловония, и я вдруг остановился в темноте...
...Как громом пораженный, добавил бы я, коли не был столь суеверен. Ибо (и я не вру, потому что исключительно ради описания этой правды и взялся за перо), ибо в эту минуту небеса, расколотые ослепительно яркой, режущей глаза фиолетовой молнией, вдруг разверзлись, и в слепящей, как свет фотовспышки, направленной прямо в глаза, темноте я вдруг увидел все далеко вокруг и во все стороны пространства и времени: залитую мгновенным безжалостным светом всю родную землю, ее тучные поля, ее грибные перелески, луковки храмов, квадратные километры целинных и залежных земель, просторы Мордовии и Чувашии, тянущиеся к небу этажи блочных домов, оленьи пастбища Чукотки, горы Урала и Грузии, высотные здания Москвы, ракеты Байконура, луга, леса, озера и - самое главное: на том месте берега, которое днем вызвало у меня столько печали, стоял аккуратный фанерный обелиск, крашенный зеленой полевой краской, с маленькой красной звездочкой на вершине пирамидки и надписью черными печатными буквами на желтенькой дощечке:
ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ НЕИЗВЕСТНЫЙ ДЕЛЬФИН, ДРУГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
И - сомкнулись небеса. В наступившей адской темноте вновь слабо мелькнула лунная дорожка, раздался глухой раскат грома, зашуршали сдвигаемые ветром камни, помело пляжный сор, слабо щелкнула первая ленивая капля, и пошел дождь.
Он лил и на следующий день, и в воскресенье. Старые рыбаки сказали мне, что перспектив на хорошую погоду мало, я подумал-подумал да и покинул гостеприимное селение А. совхоза "Светлый путь" Симферопольского района Крымской области Украинской ССР навсегда.
ГЛАВА 1969
Странности
А ведь это был приличный, подающий гро-о-мадные надежды юноша! Носил элегантный проборчик, мог считать на цифровой машине "Элка", сдал даже какой-то там кандидатский минимум.
Скользила, как салазки, славная жизнь молодого человека, но тут-то и накатили странности: стал вдруг Леша, (его имя) непонятно почему пуглив и дик.
– Конкретно. Конкретно ты чего боишься?
– липли к нему сослуживцы и врачи.
– Конкретно я не боюсь ничего,- тихо пояснял Леша.- Мне вообще страшно.
Вопрошающие изумлялись:
– Если тебе не страшно конкретно, то почему тебе страшно вообще? Ты волков боишься?
– В музее только и видел. Там - чучелы. Как их бояться?
– грустил Леша.
– А высота? Самолетами не страдаешь?
– Летаю и летал с большим удовольствием,- бодрился Леша.
– Тогда, наверное, эти женщины проклятые все поголовно хотят, чтобы ты на них женился?
Леша в ответ улыбался криво.
– Или наоборот: ты никому не нужен?
Тут Леша начинал обижаться и тосковать. Собирал дрожащими руками все свои служебные листочки и уходил с работы неизвестно куда.
А сослуживцы после его ухода сочувственно молчали, и лишь самый глупый из них обычно говорил, барабаня по столу пальчиками:
– Это, старики, не что иное, как отчуждение... И все с ним соглашались, вздыхали и закуривали длинные папиросы.
А Леша бесцельно слонялся по улицам. Бубнил странные фразы:
– Конкретно, конкретно... Ничего конкретного... будильник звонит... Машины звуковой сигнал дают, не имея права... А в трамвае изволь передавать чужие деньги... И на работе... И сидишь и ждешь, а все что-то большей частию страшно...
И не было бы никакой дороженьки пугливому Леше, да как всегда несчастье помогло. Дошатался Леша бесцельно, что стали у них штаты сокращаться. Сокращались, сокращались да и извергли Лешу с работы вон. Леша и струсить не успел, как оказался перед окошечком кассы с двухнедельным выходным пособием в ладонях.
И тут опять странность. Ведь согласно нашему трудовому законодательству предлагали ему, уволенному, и некоторые другие работы. Трудоустраивали, так сказать, согласно нашего трудового законодательства. Но Леша на все заботливое трудоустройство отвечал, странно ломая язык: