Прекрасность жизни
Шрифт:
– Нина Сидоровна!
– рыдал мальчик.- А вдруг этот поэт правду говорил? Вдруг им и на самом деле было хорошо? Ведь он же не станет врать, вы сами сказали, что он потом сочинил хорошие произведения... Вдруг им было хорошо? Вдруг они любили своих господ, и господа их любили? Ведь они все были р-у-у-с-кие...
Мальчик завыл. Нина Сидоровна опешила. Будучи классным руководителем, она хорошо знала его семью и никогда не ожидала от него ничего подобного. Его отец служил в войсках, мать была инспектором роно, сестра по путевке комсомола занималась освоением целинно-залежных земель, дедушка умер, а сам он был звеньевым, дважды избирался членом совета пионерской дружины.
Однако вскоре все разъяснилось. Мальчик упал в обморок и лишь бессвязно лепетал нечто из того, что недавно слышал на уроке, но уже с правильных позиций. Ему смерили температуру и ужаснулись - она составляла 39,9° по Цельсию.
В те времена грипп, этот ужасный бич второй половины XX столетия, многим был еще в новинку и его еще не умели как следует лечить. Еще не было интерферона, олететрина, ремантадина и других лекарств. Не было атомных станций. Определенный недостаток имелся и в антибиотиках.
Но эти времена безвозвратно канули в прошлое. Мальчик вырос и по праву занял свое место в обществе. Недавно его выдвинули на Доску почета и наградили премией по итогам года в размере 211 рублей 14 копеек. Ведь жизнь ярче и полнее всякой выдумки. И пусть это сказано не нами, но это сказано для нас и по праву принадлежит нам, как и все остальное, что есть вокруг.
А Нина Сидоровна служит теперь редактором в издательстве и помогает авторам выпускать много нужных, полезных книг.
ГЛАВА 1963
Сын офицера
В тот день, на стадионе, отец дал мне горсть сальных пятаков и трояшек. Я засунул их в рот и стал катать языком. Вскоре я, конечно, посинел и стал хрипеть. Меня держали за ноги, как Буратино, уговаривали, ласкали, но все напрасно, пока не прибежала грязная старуха-болгарка. Она сильно стукнула меня по спине, и я выплюнул в пыль мокрую медь. Старухе дали денег. Она собрала грязную мелочь и пропала.
Рядом с пустырем стояла воинская часть, а еще дальше в степи жили заключенные. Мы ходили в степь, она была сухая и растрескавшаяся, как плитка столярного клея. В степи росли жесткие глянцевые колючки прямо на белесых пятнах, которые назывались солончаками.
Мы уходили в степь с восторженным казахским мальчиком. Я брал солдатский котелок с водой, которую бережно заливал в нору тарантула, и сразу же отбегал на приличное расстояние, потому что из норы вылетал страшный маленький разъяренный клубочек. Мальчик кидал в него кирпич и лишь потом храбро давил коричневой пяткой. Как-то он увидел у меня перочинный ножик и захлебнулся от радости:
– Тарантулов резать будем!
Но я был иного мнения и вежливо отказался.
Первый раз меня обидели в детском саду, где заведующей работала моя мама. Я превосходно играл на барабане и всегда шел впереди колонны детей, черненький, в белой маечке. Но росту я был малого, и однажды меня всунули в середину, между двумя пузатыми дураками. Это очень нелегко - стоять с красным барабаном чуть не в конце, и я заплакал от глупости, унизившей меня и барабан.
В те годы хорошо праздновали День шахтера. В парк съезжались казахи и русские, ставили шатры, где варили барашка. Кричали, свистели, дудели, а потом напивались водки.
В детский сад пришел старый шахтер-стахановец. Он был слегка пьян и поэтому не знал, с чего начать. Начал и кончил он очень просто вместе с тем немного непонятно:
– Вот вы, дети. Живете очень хорошо и играете в красивые игрушки. А нам, бывало, как всыплют по заднице,- (воспитатели переглянулись),- так пух и вата летит. Так чтоб вы это знали и не боялись.
Потом он сфотографировался с нами. Я сидел рядом с ним и до сих пор помню его колючий форменный китель. От старика пахло водкой, и он обнял нас всех. Сейчас эта фотография в моем столе. На днях я отыскал ее и поразился. Оказывается, на стене стоит во весь рост и приятно улыбается картинный товарищ Сталин.
Заключенные собирали аккуратные финские домики и выполняли всякие другие работы. Эти люди очень походили друг на друга и всё жаловались, что их кто-то предал. Особняком держался человек в очках. Говорил он мало, но остальные подчинялись ему, шепотом рассказывали моей бабке, что он профессор и сидит за убеждения.
Бабка моя была седая и вздорная, она не любила никого на свете, а пуще всего Сталина. Только из принципа она набивала ведро вареной картошкой, морковкой, хлебом и относила в сарай, где заключенные все это съедали. Раз она повесила на окно кулек с сахаром. Соседка Захарова заметила это, и отцу влепили строгий выговор на партийном собрании.
Отец после собрания крепко выпил с офицерами и ночью выговаривал бабке, но она ничего не ответила, а только поджала губы, да и то потому, что он был единственным человеком на земле, которого она любила. Бабка забилась в истерике, когда он пришел как-то весной пьяный, весь извалянный в коричневой глине, без фуражки, с окровавленным лицом. У него до самой смерти оставался на лбу маленький шрам-самолетик, и он был единственным человеком на земле, которого любила бабка.
Так вот. В этот день, когда у меня счастливо вынули деньги из горла, я гулял с товарищами по пустырю, который отделял наши дома от хибарок болгар, неизвестно зачем приехавших в этот пыльный, выцветший край, оживавший только весной.
А была весна. Такая, что уже стаяли сугробы и все подсохло кругом, зазеленело. В степи что-то чирикает, вроде и тарантулов нет. Грязь подсохла, но еще не превратилась в пыль, а вдали виднеются голубые эмалевые поляны. Это - лютики, цветы без запаха, цветы печальной казахстанской весны.
Заключенные сидели на бревнах, расстегнув ватники, курили. Они молчали, лишь один что-то перечислял, загибая желтые от махры пальцы.
Подошла болгарская девочка в одной рубашке. Подошла к профессору и, прямо, наивно глядя на него, стала лепетать гнусные русские ругательства. Профессор молчал. Я не видел его глаз из-за выпуклых бликов, игравших на стеклах очков. Потом он сморщился и погладил девочку.
На шахте подряд раздались три взрыва. Мои товарищи испугались и просили объяснить, в чем дело. Я важно заявил, что это летят в деревянных квадратных коробах черти и летят они прямо в наш детский сад, где затеют великий скандал, то есть будут всех бить деревянными мечами. Мои дураки не поверили, но все же пошли смотреть нечисть.