Прелести и прелестницы
Шрифт:
– В смысле?
– То, как мы будем вас квалифицировать. Как подозреваемого или как свидетеля.
* * *
За лёгкость в общении и добродушие Икелу прощался даже дурной пафос. Это было тогда общим местом, как, впрочем, и во все времена. Главное, чтобы он всё остальное не заслонял…
– Россия – объединение по сути литературное. И породившее несравненную литературу, и скреплённое ею. И теперь, если что и единит, так это память о былом величии словесности нашей. И если помнить – хватит, чем жить. Можно, конечно, и в беспамятстве барахтаться. Но словесность тут уж ни при чём… Хотя что-что, а она всегда при чём. Иначе, что это за литература такая, прости господи?.. А мстит не только забвение, память –
* * *
– Заклинаю вас: безумствуйте, безумствуйте за письменным столом… Трагический тенор эпохи. Не болезнь, а недостаток воздуха… Как раз – переизбыток. Только под запредельным революционным давлением – он что сжиженный газ. Только безумцы пробовали им дышать…
* * *
Бог весть с чего вдруг пасмурная и малоуютная позднесоветская провинция заставляет вспоминать о себе так живо и пристрастно. Что было в неё кроме алкогольной молодости и неистребимого стремления в никуда?.. А между тем из тамошних мги и сумерек то и дело настырно выглядывают манкие призраки, подмигивают лукаво, салютуют ладошками бестелесными. И всё глаз от них оторвать не случается: сил не достаёт.
* * *
БЕЗ ПРОТОКОЛА
– А чего её искать. Вы её наверняка знаете. Временами она спала с вами. Порой чуть было не прибирала к рукам. Слава богу, удавалось выкрутиться и сделать тёте ручкой, – взорвался я.
– Что вы несёте?.. Мы разыскиваем убийцу…
* * *
– Эту историю рассказа мне один питерский поэт,– лукаво улыбаясь, сообщил Икел, – в семидесятых он перебрался в Москву и влачил там весьма жалкое существование. Жил в келье бывшего монастыря, но был весел, разговорчив, дружбообилен. И по этой или иной причине – но угодил в приятели к другому поэту. Самому тогда у нас знаменитому. Были они почти ровесниками, и не чурались совместных и розных амурных похождений. Но нижеследующий эпизод оттеснил многое из этой же серии в потёмки забвения. Именно в таких выспренных выражениях словоохотливый стихотворец и оформил вступление. Для того, чтоб заинтересовать наверняка. Рассказчик-то он здоровский!
А дело было так. Тринадцатого января какого-то там застойного года позвонил ему именитый знакомец и попросил в десять вечера быть на месте – он заедет. Так оно и вышло. Гость напомнил, что до Старого Нового Года осталось всего пара часов, и велел без раздумий собираться. Объяснился он уже в машине. Оказалось, что в минувшем году у него было несколько романтических увлечений и явилась мысль собрать их в честь праздника вместе для выражения признательности за «прошлогоднюю любовь». Мысль более чем спорная. Тем не менее, будучи в душе авантюристом, сын Северной Пальмиры поддержал идею и сразу нацелился стать тамадой на этом празднике единства и согласия.
Погода и вправду была новогодней. Шёл ровный снег. Как в известном стихотворении приятеля. «Идут белые снеги, как по нитке скользя…». Природа прямо-таки подталкивала на бог знает что. Ближе к полуночи они приехали в ЦДЛ. В нижнем буфете их встретили женщины различного возраста, конституции и социального происхождения. Общим количеством, как подсчитал тамада вечера, двадцать одна. Удивительно, что они во-первых явились, а во-вторых не выражали никакого смущения по поводу совместного участия в мероприятии. Напротив, были оживлены, лучезарны и благожелательны друг к другу. Впрочем, возможно – далеко не все из них знали, по какой причине приглашены…
Банкет развивался динамично. Тамада в спринтерском темпе провозглашал тосты за каждую из гостий, о коих не имел ни малейших сведений. Поэтому между здравицами организатор вечера объяснял ведущему уникальность каждой следующей тостуемой. Без накладок, понятное дело, не обходилось. Так одной продавщице мясного отдела
Речи тамады были остроумны и лаконичны, степень веселья быстро нарастала, время летело. Но женщин было никак не меньше двух десятков. Поэтому, чтобы охватить всех без исключения, всё равно понадобилось никак не менее двух с лишним часов. Тамада изрядно захмелел, виновник собрания заметно подустал, гостьи размалинились… Но знаменитый поэт вдруг встрепенулся, поманил кого-то из глубины подвала и принял из рук подошедшего большую дорогой кожи сумку. «Это скромные новогодние подарки», – пояснил он и вручил каждой из присутствующих по коробочке, где возлежало колечко с камешком. Потом театрально раскланялся и, прихватив одну из участниц пиршества, стремительно зашагал к выходу. У двери обернулся и сделал тамаде знак, чтобы тот следовал за ним…
Усаживаясь в машину, вожатый сообщил тамаде и своей спутнице, что здешний сценарий исчерпан и они едут к одному известному литчиновнику. Почему? Во-первых, тот приглашал. Во-вторых, там собирается нетривиальное общество. А в-третьих, отставному тамаде не лишним будет познакомиться с хозяином дома, потому как он редактор всенародно любимого журнала. А у бедняги-тамады публикации разве что в жэковских стенгазетах. «В грядущем застолье тамадой тебе не быть. Не обессудь», – предупредил знаменитый приятель…
И в самом деле тосты в том доме произносил только хозяин – круглолицый, пузатый, приземистый – похожий на Германа Геринга. На столе стояли дюжина «Вдовы Клико» и несколько мисок с чёрной икрой. Сидели же за столом два олигархического вида иностранца, всем известная балерина и народная артистка, певшая о долго и далеко текущей великой нашей реке. Когда приехавшие вошли, балерина по-свойски расцеловалась со спутницей знаменитого поэта, а иностранцы почтительно пожали ему руку. Хозяин наполнил фужеры и велел выпить за интернационализм. «Они меня с ним к себе в Австралию выступать зовут», – шепнул на ухо знаменитый поэт. Оказалось, что это тамошние заводчики-меценаты, приехавшие по работе, а заодно и с благотворительными целями. Так что оказались мы у толстяка неслучайно: нужен был личный контакт. Тут же состоялось рабочее совещание по поездке. Через пять минут ударили по рукам, выпили за друзей из другого полушария, заворковали. И тут знаменитый поэт предложил хозяину послушать стихи своего друга. «Мне кажется, журнал от их публикации только выиграет…». Далее последовали старательная декламация давних и свежих опусов, какие вспомнились, довольно длинная пауза и долгожданное резюме хозяина. « Стихи мне ваши понравились. И даже очень… Но это не формат нашего издания – дерзайте в иных. У вас должно получиться».
Потом хозяин провозгласил тост за отечество. После чего народная певица грянула свою коронную песню. Оконные стёкла задребезжали, люстры задрожали в ознобе, фужеры жалобно заныли. Для барабанных перепонок это было неслыханным испытанием. Следом за аплодисментами хозяин произнёс краткую двадцатиминутную речь о соблазнах в жизни и творчестве. И снова настал черёд «Вдовы» с икрой. И снова разговор об опасностях культурным традициям… И продолжалось так до рассвета. Знаменитому поэту застолье явно наскучило, и он засобирался. « А я, пожалуй, ещё посижу», – не без вызова заявила вдруг его спутница… Знаменитый и безвестный поэты распрощались и вышли.