Прелюдии и фантазии
Шрифт:
Люди умирали, и учёные складывали их на столы, чтобы ИССЛЕДОВАТЬ.
Временами один или другой принимался кричать «Эврика», но позже всегда выяснялось, что это — ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА.
Наконец, учёные находили лекарство от смерти и вручали его мне в виде огромной белой таблетки. Отныне я не умирал никогда, но жил вечно.
Также я грезил о чудесной возможности летать без крыльев, при помощи одной силы воли.
Мячик
Когда-то резиновый
Тридцать лет спустя цвета поблекли, краска кое-где облупилась, но гипнотические спирали и глухой ухающий звук от удара о пол или о стену — никуда не делись. Конечно, за эти годы мяч изрядно сдулся, его можно легко продавить ладонью от стенки до стенки. Но вот что волнует меня: если проткнуть старую резину булавкой и вдохнуть через образовавшуюся дырочку, будет ли этот воздух воздухом моего детства?
Кнопка
Мой дедушка был инопланетянин с маленькой кнопочкой на затылке. Один раз нажмёшь — застынет как вкопанный, не дышит и не шевелится, другой раз нажмёшь — двигается и говорит, совсем как настоящий.
Окружающие ни о чём не догадывались, они шутили с дедом, наливали ему водки, слушали рассказы о Великой Отечественной войне, время от времени дарили ордена и медали — за боевые заслуги (хотя война уже давным-давно кончилась). Один я знал правду.
Однажды утром я застал его в ванной комнате. Привычка бриться наголо сохранилась у него с тех времён, когда он командовал полком и носил фуражку. Мыло он взбивал особой щёточкой в перламутровой мыльнице. Трофейный бритвенный набор из нержавейки был тщательно ухожен: каждая вещица — на своём месте. Помимо лезвий, тускло поблескивающих приборов, коробочек и баночек, под рукой всегда были влажные полотенца, горячие салфетки.
Пахло одеколоном «Шипр».
Я спросил: что это у тебя на затылке — маленькое, чёрное, круглое?
Он внимательно посмотрел на меня сквозь тусклое зеркальное стекло. В зеркале отражалось его лицо: шея, щёки, скулы — от подбородка до затылка всё было покрыто ровным слоем белой мыльной пены. Глаза и нос — маленькие островки посреди пенного моря.
Он спросил, умею ли я хранить тайны?
Что за вопрос? Мне уже шесть! Ну, в смысле, ещё пару месяцев, и…
Но это строго между нами, понимаешь?..
О чём речь? Могила!
И он рассказал мне правду.
К тому времени я уже всё знал об инопланетянах. Мама зачитывалась книжками из серии
Я тоже их читал, хотя далеко не всегда понимал смысл прочитанного. Помню, одна из них называлась «Человек-компьютер». О том, как управлять человеком на расстоянии и заставлять его делать гадости, каких он, находясь в здравом уме, никогда бы не сделал. Ещё одна — «Штамм Андромеда»: подземные бункеры, коридоры, научные изыскания, таинственные люди в белых халатах, химические препараты, способные сотворить с тобой такое, о чём даже подумать было противно. Тем не менее, я перечитывал её раз за разом. Там, правда, ничего не было об инопланетянах. Но в других книжках — было, и выходило так, что инопланетяне далеко не всегда дружелюбны.
Самое неприятное в них то, что мы никогда не знаем, чего они хотят на самом деле. Они могут улыбаться, травить байки о военных подвигах, чистить картошку, играть в футбол, покупать мороженое, катать тебя на качелях в парке, а после…
Когда я хоронил дедушку (лет пять назад), его тело оказалось чудовищно, невероятно тяжёлым. Мы с папой взялись за рукоятки похоронных носилок — каждый со своей стороны, приподняли, и — едва не уронили…
Люди такими тяжёлыми не бывают.
Однажды по большому секрету я рассказал бабушке о том, что её муж прибыл из космоса. В конце концов, тайны существуют для того, чтобы доверять их надёжным, проверенным людям. Бабушка покачала головой и укоризненно посмотрела на меня.
Не веришь? Пойдём, я покажу тебе!
Дедушка смотрел телевизор. Я подкрался к нему сзади, бабушка остановилась в дверях. Я легонько придавил пальцем пятнышко на его затылке.
Он остался сидеть как сидел — неподвижно уставясь в экран. Бабушка молча наблюдала за нами. Я обернулся к ней: ну что! видишь?
Встал между дедушкой и телевизором. Помахал рукой перед его носом.
Смотри, я его выключил! Бабушка молчала.
Подошёл и подёргал её за рукав. Заглянул в глаза.
Она не двигалась. Не дышала. Глаза смотрели в одну точку.
Бабушка!
Она не ответила.
На ватных, подгибающихся ногах я поплёлся в спальню и прикрыл за собой дверь. Забрался под кровать. Хотел было заплакать, но не мог: разинув рот — как рыба — я захлёбывался, глотая пыльный колючий воздух. Мне было очень страшно.
Дверь отворилась, меня — маленького, скорчившегося в три погибели — выволокли на свет.
Что ты, глупенький! Это всего лишь родинка. Родинка! Мы пошутили. Не бойся.
Я, наконец, расплакался — горько, тоскливо, навзрыд.
— Старый мудак, — сказала бабушка.
— Ты тоже хороша, — спокойно ответил дедушка. Я плакал и всё никак не мог остановиться.
— Ничего страшного, — сказал дедушка. — Ему это пойдёт на пользу.
— Что пойдёт на пользу? Идиот! — закричала бабушка.
Но он оказался прав: мне это и в самом деле пошло на пользу. С тех пор я знаю, что вещи никогда не бывают такими, какими кажутся на первый взгляд.
Электричество