Прелюдии и фантазии

Дейч Дмитрий

Ну вот, сделано.

Теперь — на кухню. Нужен холодильник. Не просто холодильник. Нужен холодильник марки «Хоннекер» 1974-го года выпуска, который плохо морозит, зато хорошо стучит, когда заводится мотор. Мотор периодически заводится.

Невозможно заранее сказать, когда это случится. В этом всё дело.

Вот, собственно, какой холодильник нам нужен. Вот этот. Чудо из чудес: нам нужен ровно такой холодильник, какой у нас уже есть. С 1974-го года, кстати говоря, у нас имеется этот замечательный холодильник. Поди поищи «Хоннекер» где-нибудь там, за пределами нашего ТЕПЕРЬ —

ведь ни за что не найдешь, а тут — всё под рукой, стоило выйти на кухню…

Клянусь, у нас будет музыка, лучшая из всех возможных. Потерпи, осталось совсем немного. Практически — ничего.

Вода капает. Я положил ей чайную ложку. Я перевернул чайную ложку. Она звенит — всякий раз, когда капля падает и разбивается вдребезги о металлическую поверхность.

Чудесно, не правда ли?

Холодильник стучит. То стучит: д-д-д-д-д-д-д, то — не стучит.

Ложечка и холодильник — basso conti-пио. Как у Вермеера: фон говорит. Практически всё, что требовалось сказать, он уже говорит. Раньше, чем мы приготовимся слушать. Причём — сам. Никто его за язык не тянет.

Осталось найти третий ингредиент. Совершенно иной звук, протяжный. Флейта — грубо говоря.

Вот что-то такое, да… Гудки за окном. Автомобили. Вот такой. Вот этот.

Нужно открыть окно. Это всё. Вуаля.

Мортон падает в кресло. Майка промокла насквозь, он тяжело дышит. Очки остались в ванной, пусть там и пребудут, по крайней мере — до скончания века. Век только начался. Сию минуту начался новый век — стоило ему отворить окно.

И пока вода капает, холодильник стучит/не стучит, автомобили гудят, век продолжается. Пока всё это происходит — мы живы. Мы тут.

Erlk"onig

Отец! Отец! Разве ты не видишь Лесного Царя? Гёте, Лесной Царь (прозаический перевод М. Цветаевой)

— Ферстль, вон из класса!

Никакой реакции.

— Ферстль, встань и выйди из класса!

Ноль внимания. Белокурый подонок. Скотина.

— Ферстль, если ты сам не выйдешь, я помогу тебе, клянусь твоей жирной жопой! Смотри, Ферстль, я беру розгу, окунаю в раствор соли… Кстати говоря, Швинд, что происходит с кристалликом соли, который попадает в воду?

— Он растворяется, господин учитель.

— Значит ли это, что он исчезает совершенно (Ферстль, я иду!) или всё же присутствует где-нибудь тут, поблизости, в том или ином виде? И что же происходит с водой, в которую попадает такой кристаллик?

Адамбергер?..

— Вода становится мутной, господин учитель.

Всеобщий смех и ликование. Учитель, низенький толстый очкарик с волосами, торчащими на все стороны света, движется по направлению к «камчатке», помахивая на ходу розгой, рассекая со свистом воздух.

— Твоя правда, Адамбергер. Вода становится мутной. Она насыщается. И что же кристаллик, друг мой, что происходит с маленьким кубиком соли, который попадает в чужеродную среду? Куда же он пропадает?

— Он. Я не знаю, господин учитель.

— Ты не знаешь… А вот и я, Ферстль. Становись

на корточки, свинья. Спускай штаны. Кристаллик соли, дорогой Адамбергер. Маленький, твёрдый, хрупкий. Его беда в том, что он — чересчур самонадеян (Ферстль, твои пять с половиной ударов розгой, и — полное отпущение грехов. Имеет смысл потерпеть. Ррррразззз!..). Он слишком хрупок для того, чтобы позволить себе такое поведение. Смотри, самим своим существованием он оскорбляет воздух и воду. Они стремятся поглотить его (Два!.. Ферстль, не ори, недолго осталось!). Если поднести его поближе к глазам и присмотреться, можно увидеть удивительные вещи. Там, внутри целый мир, совершенно отличный от всего, к чему вы привыкли (Тррррри!..).

Так… Знаете что, мне надоело. Ферстль, пошёл вон. Тебя даже пороть противно.

— Господин учитель, можно остаться?

— Совершенно ни к чему, Ферстль. Считать свиные туши ты уже умеешь. Зачем тебе оставаться?

— Интересно про соль. Как она растворяется.

— Разве ты не почувствовал этого — на собственной шкуре?.. Ну хорошо. Оставайся. Но если опять станешь пакостить, берегись!.. Гомер называл соль «божественной». В его времена соль ценилась превыше золота. Христос говорил апостолам: «Вы — соль земли». Почему он так говорил, Шотт?

— Я не знаю, господин учитель.

— У тебя есть отец, мать? Братья? Сёстры?

— Есть, господин учитель.

— Помнишь ли ты, что сказано в Святом Писании о тех, кто обратился к Господу?

— Сказано, что у Христа нет матери, и отец его — Отец Небесный.

— Ты умнее, чем выглядишь, Шотт. Выходит, что соль появляется из земли так же точно, как Христос вышел из людей. Он оставил семью, друзей, и ушёл к Господу. И умер на кресте.

Шум, смешки, возгласы.

— Молчать! Это ещё не всё. Вот я беру один-единственный кристаллик соли и бросаю в стеклянную банку с водой.

Что происходит, Адамбергер?

— Он исчезает, господин учитель.

— Верно. Исчезает без следа. А вот я беру коробку и высыпаю всю соль. Что теперь?

— Соль больше не растворяется.

— Точно. У тебя хорошее зрение. Христос был один, поэтому его смерть была неминуема. Но когда крупный кристаллик растворяется в воде, вода становится солёной, верно, Ферстль? Так смерть Господа нашего на кресте изменила нас навсегда.

— Но, господин у читель.

— Разве я разрешил тебе говорить, Ферстль?

— Нет, но.

— Что ты можешь сказать, негодяй?..

— Вы говорите, апостолы были как соляные кристаллы, и Иисус — тоже. И это потому, что оставили родителей и как бы отделились от них.

— Ого!.. На тебя совсем не похоже. Что заставляет тебя слушать и вникать (помимо хорошей порки)?

— Вот я и думаю, господин учитель. мой отец держит мясную лавку, я его столько раз просил не отдавать меня в мясники. для меня это — смерть. а он. говорит, что я глуп, что сам не знаю своего счастья. простите за неуместное сравнение, но ведь и ваш отец — господин директор — приставил вас сюда, учительствовать, хотя. мы же знаем, что вам не слишком нравится тут. с нами. все они одинаковы… отцы, я имею в виду…