Прелюдии и фантазии
Шрифт:
Дорогой мой Гендель! Я справился во всех энциклопедиях и не нашёл ни описания, ни изображений этого растения.
Гаусс не даёт никакого внятного ответа, а отменный знаток ботаники доктор Авеллони, которого я пригласил, чтобы разделить с ним удовольствие, просто потрясён. Что это такое? Откуда оно прибыло и как Вы его добыли?
С нетерпением жду Вашего ответа, а со мною вместе — полдюжины учёных мужей, которым я предъявил это чудо для опознания (а их — хехе! — постигла та же неудача, что и спесивого Авеллони).
Ваш друг и восхищённый коллега, Георг Филипп Телеман
Гендель —
Милостивый государь!
Спешу заверить Вас, что, несмотря на удар, который со мной приключился и о котором уже написали в газетах, здоровье моё быстро идёт на поправку. После вчерашнего триумфа в «Ковент Гарден» я чувствую немалый прилив сил и вот решил ответить на Ваше письмо, полученное неделю назад, которое прочёл с трепетом и радостью. Если мне удалось доставить Вам удовольствие, одно это способно послужить достойной наградой за все мои усилия, в том числе и на музыкальном поприще. Больше всего на свете мне жаль, что мы редко видимся: не далее как вчера, на премьере «Празднества», я думал о Вас, о том, что, окажись вы рядом, мне было бы во стократ приятнее выслушать Вашу критику (пусть и самую суровую), чем похвалы и аплодисменты публики — с тем, чтобы понять и определить для себя, наконец, чего на деле стоят мои усилия.
Рискуя показаться робким школяром, признаюсь, что Железный Гендель, Гендель-Триумфатор, не устрашившийся как монаршего гнева, так и подлости завистников-итальянцев, в душе остаётся неуверенным в себе подмастерьем, коль скоро речь заходит о внимании немногих ценителей, чьё мнение имеет для меня смысл и значение.
По поводу Вашего вопроса об Astrophytum: к сожалению, не могу похвастаться обширными познаниями в ботанике, поэтому Ор.4 № 6 просто расскажу, как было дело, а вы уж сами рассудите, что за диковина попала в Ваши руки.
Итак, вооружившись списком, который Вы мне прислали, я отправился за покупками: в оранжерее Брауна обнаружилась американская Zantedeschia, Кроссандру я выторговал у Чарлза Дженнингса, там же нашлась и розовая Eichhornia, после я отправился к Бокажу, и хитрый купчишка выгодно продал мне экземпляр Eriobotrya japonica (надеюсь, он займёт надлежащее место в Вашей коллекции!). Остальное было куплено в оранжерее Джонатана Тайерса, хорошего друга и поклонника моей музыки. Собравшись уже уходить, я обратил внимание на кадку, стоящую особняком, наполненную землёй. Я подумал, что хорошо было бы купить эту кадку и пересадить туда мой бедный Graptopetalum, который не приживается и чахнет изо дня в день. Возможно, ему просто мало место в его горшке, — так я подумал, и справился у хозяина о цене.
Оказалось, что в кадке всё же имеется растение, вернее — корень. Тайерс сообщил, что получил его в подарок во время последнего своего американского путешествия. Судя по рассказам Тайерса, в Мексике культивацией растений занимаются тамошние полуграмотные знахари, ботаника как наука и искусство в этой стране отсутствует совершенно, и таких любителей, как мы с Вами, днём с огнём не сыщешь. Поэтому когда продавец, хозяин грязной деревенской лавчонки, не только сообщил ему латинские названия, но и вполне пристойно описал все купленные растения,
Об Astrophytum знахарь сообщил следующее: корень даст побег лишь тогда, когда его удобрят особым образом, при этом невозможно сказать заранее, что именно вырастет. Ещё он сообщил Тайерсу, что Astrophytum — единственное из всех растений, имеющее человеческую душу, поэтому его не продают, а дарят «достойным людям». Разумеется, всё это — безграмотный бред и чепуха, рассчитанные на наивность бледнолицых, но моему другу индеец понравился и он, не желая его обижать, принял растение, тем более, что платить за него было не нужно.
И вот он привёз его в Танбридж, усердно поливая и выполняя все хитрые инструкции по перевозке и хранению, и оказалось, что ни за месяц, ни за два индейский корень не соизволил породить ничего такого, что могло бы сойти за ствол, побег или цветок. Тогда он вырыл и осмотрел его: оказалось, что корешок пребывает в добром здравии: не увял и не погиб. К моменту нашего разговора Тайерс решил ничего не предпринимать и пустить всё на самотёк: авось что-нибудь да получится. Однако, увидав, что я заинтересовался, с облегчением передарил Astrophytum мне (верно, он счёл меня «достойным»).
Честно говоря, я собирался было выбросить негодную индейскую дрянь и всё же пересадить в эту кадку Graptopetalum. Вернувшись домой, отправился в оранжерею, чтобы произвести операцию пересадки, но тут же оставил эту затею: оказалось, что по пути — то ли вследствие дорожной тряски, то ли по каким-то другим, неведомым пока причинам Astrophytum наконец пустил крошечный побег, и первый скромный результат мне показался восхитительным. Незадачливый Graptopetalum так и не переехал на новую квартиру (и, кстати говоря, недавно совершенно зачах, дело, как выяснилось, было не в объёме кадки, а в том, что хранить его нужно было в сухом помещении. Увы, мой бедный цветок!..). А Astrophytum принялся тянуться, да так, что неделю или две — покуда он был у меня — я просто глаз отвести не мог.
Вот и вся история. Разумеется, коль скоро появился повод угодить Вам, я и подумать не мог оставить у себя это чудо. Надеюсь, Вам мой подарок пришёлся по вкусу. При случае сообщите, как развивается дело, и если не покажется слишком обременительным, попросите кузину Марту нарисовать для меня цветок. Когда я отправлял его, он был ещё крошечным, и мне хотелось бы увидеть, каков он теперь.
Ваш неизменный почитатель и друг, Георг Фридрих Гендель.
Телеман — Генделю, 12 апреля 1735 г.
Дорогой Гендель!
Какие удивительные сюрпризы порой преподносит нам судьба! Сегодня весь Гамбург хохотал над Вашей шуткой.
Вы пошутили два месяца назад, а немцы смеются только теперь. Видите, как долго до нас доходит! Впрочем, я подозреваю, что над Верачини станут смеяться и многие столетия спустя. Чего стоит только одна история о том, как этот напыщенный болван бросился из окна.
Возможно, на берегах Темзы эта история неизвестна, но у нас до сих пор об этом помнят и говорят. А произошло это в Дрездене: король Август хотел послушать игру Верачини и попросил его выступить с придворным оркестром.