Прелюдии и фантазии
Шрифт:
Иисус — совсем не такой, как в Евангелии: только и знает, что зуботычины раздавать. И Пилату досталось на орехи, и Ироду. А Иуду головой в нужник окунули, хотя он так никого и не успел предать. Потому что Пётр этого не допустил. Апостолы похожи на бравых вояк: не сомневаются и не трусят. А Мария похожа на маму. Приходят волхвы, приносят подарки и поют. И Мария поёт. И Иосиф. И ангелы поют. И Господь Бог, и Дух Святый.
И тогда из Ничего появляется Всё, просто потому, что — хорошо поют.
Потому что когда так поют, нельзя не появиться на свет и не воссиять, просто немыслимо. Невозможно.
К.30
Доменико
— Тварь неразумная, — бормочет Доменико, — ах ты, отродье! Отродье.
Кошачий глаз отворяется, по телу прокатывается волна. Высоко запрокинув голову, кот поднимается и бесконечно долгим упругим движением тянется к потолку. Доменико, не мешкая, хватает его в охапку и выбрасывает за порог:
— Поди вон!
Кот удаляется, опасливо пригибая голову, но на полдороге оборачивается и бросает на Доменико ОСОБЫЙ взгляд, означающий вечную кошачью вендетту.
***
На кухне внимательно исследует пустую бочку, пахнущую рыбой. Рыбы давно уже нет в этой бочке.
***
Во дворе присматривает за воробьём. Не для охоты, а ради чистого удовольствия.
***
В конюшне одним махом взлетает на верхнюю балку, освещён-ную солнцем, оттуда подаёт голос. Конь ухом не ведёт. Беспримерное отсутствие любопытства.
***
Заглядывает в окно, мягко ступает на подоконник, замирает на мгновение и, убедившись, что человеку до него нет дела, прыгает на крышку клавесина. Неторопливо вылизывает хвост и бока. Окончив, подходит к краю и опускает лапу на клавиатуру — с таким видом, будто собрался удить рыбу в проруби.
***
***
— Верно ли говорят, что наш итальянец, что ни день, показывает новую сонату, а то и две?
— Вчера самолично в этом убедился, и, смею признаться, каждая вещица хороша — просто на удивление!
— Выпекает он их, что ли?
— Говорят (я, разумеется, не склонен верить всему, что прислуга болтает), ему играют бесы, а он за ними записывает.
Флорентина божилась, что в отсутствие маэстро слышала из-за двери бесовскую музыку, которая совсем ни на что не похожа, а когда отворила дверь, комната была пуста.
— Вздор!
— И я говорю: вздор. Чего только не придумают…
Музыкант
Сократ. До полудня ещё далеко, а вы уже здесь, друзья! Кого вы привели ко мне сегодня, милые фиванцы?
Симмий. Надеюсь, ты не прогонишь нас, Сократ! Привратник открыл тюремные ворота раньше времени, и мы рады, что сумеем побыть с тобой дольше обычного. Но если ты занят.
Сократ. Я как раз закончил.
Кебет. Меня уже несколько человек спрашивали
Сократ. Им придётся потерпеть. Думаю, ждать осталось недолго: со дня на день должен вернуться корабль с Делоса, как только это случится, меня убьют.
Симмий. Ты говоришь так, будто это — самое обычное дело.
Сократ. Это и есть обычное дело — для философа. Но — не для жены философа. С тех пор как афиняне осудили меня, я прекрасно провожу время — в кандалах, за сочинением эпиграмм, и самым тяжким испытанием стало ежедневное появление Ксантиппы — с её воплями и приступами любви. Прошу вас, друзья, если она явится сегодня, не пускайте её ко мне!
Кебет. Боюсь, твоя просьба невыполнима, Сократ.
Симмий. Это было бы несправедливо — отказать женщине в проявлении законного чувства.
Сократ. Предатели! Что сказал бы на это Филолай?
Симмий. Сократ, ты вздыхаешь?
Кебет. Ты жалуешься?
Сократ. Глядя на вас, я начинаю сомневаться в практической пользе философии.
Симмий. Сократ не в духе. Кажется, нам следует уйти.
Сократ. Вы не открыли мне, кто этот юноша, который прячется за вашими спинами. Я умру от любопытства, не дождавшись законного наказания, и мои тюремщики будут весьма раздосадованы.
Симмий. Это Федонд, наш земляк. Он так же, как и мы, посещает Филолая, но не слишком искушён в философии, зато известен в Фивах как музыкант. Он пришёл с кифарой.
Сократ. Федонд, я искренне рад. Не знаю, позволят ли нам здесь музицировать, но, в любом случае, благодарю тебя уже за то, что ты решил навестить преступника.
Федонд. Я не думаю, что Муза нуждается в разрешении тюремщиков, и если тебе будет угодно, охотно поиграю сегодня.
Сократ. Мне бы очень этого хотелось. Но прежде чем ты достанешь свою кифару, Федонд, я хотел бы узнать, почему твои друзья полагают тебя неискушённым в философии?
Федонд. Да ведь это — истинная правда, Сократ. Я прихожу к Фи-лолаю слушать. У него хороший голос.
Сократ. Выходит, что тебе довольно музыки, и нет нужды пользоваться речью, чтобы излить себя?
Федонд. Верно. Я не люблю говорить.
Сократ. Всё же я хотел бы, чтобы ты поговорил со мной. Надеюсь, ты не откажешь человеку, который должен вскорости умереть?
Федонд. О чём ты хочешь говорить? Сократ. Расскажи мне о музыке. Федонд. Я лучше поиграю.
Сократ. Поверь, милый Федонд, я прошу тебя говорить не для того, чтобы устроить состязание. В течении жизни мне часто являлся один и тот же сон, правда, видел я не всегда одно и то же, но слова слышал одинаковые: «Сократ, твори и трудись на поприще Муз». В прежнее время я считал это призывом и советом делать то, что я и делал, ибо высочайшее из искусств — это философия, а ею-то я и занимался. Но теперь, после суда, когда празднество в честь бога отсрочило мой конец, я решил, что, может быть, сновидение приказывало мне заниматься обычным искусством, и надо не противиться его голосу, но подчиниться. И вот, приступив к поэзии, я понял, что поэт должен творить мифы, а не рассуждения. Но ведь помимо поэзии есть и музыка, и танец, и прочие искусства. Мне жаль, что всё это осталось для меня непознанным. Я бы хотел понять, что чувствует музыкант, когда играет, в чём его тайна, но, боюсь, у меня не осталось времени узнать это из собственного опыта, поэтому и спрашиваю тебя.