Прелюдия к убийству. Смерть в баре (сборник)
Шрифт:
– Великолепно, старина! – воскликнул Пэриш. – Просто великолепно.
Кьюбитт, которому не нравилось, когда его называли «старина», хмыкнул.
– Кажется, ты говорил, что собираешься выставить этот портрет на ежегодном академическом вернисаже?
– Ничего подобного я не говорил, но да, тем не менее я его выставлю. И в этом же году. Чтобы, так сказать, продемонстрировать собственное видение мира, свою бесспорную гениальность, немного поторговать собой и лишний раз показаться на ассамблее академических монстров. Какое название тебе больше нравится: «Портрет
– Думаю, хватит моего имени, – очень серьезно ответил Пэриш. – Разумеется, все сразу поймут, кто это, хотя…
– Спасибо. Я тебя понял. Как говорится, скромненько и со вкусом. Уверен, твой агент это одобрит. Напомни, кстати, что ты там говорил о Люке? Кажется, то, что он очень щедрый и неплохо ко мне относится. То есть я определенно ему нравлюсь. Так?
– Вообще-то мне не стоило тебе этого говорить, честно.
– Но ты бы все равно рано или поздно сказал, не так ли? – допытывался Кьюбитт.
– С другой стороны, он никогда не говорил, что это конфиденциальная информация, – произнес Пэриш.
Кьюбитт с легкой улыбкой ждал продолжения.
– Ты бы удивился, если бы узнал все, – добавил Пэриш.
– Неужели?
– Да. Вернее, мне так представляется. Я-то уж точно удивился, поскольку не ожидал от него ничего подобного, а ведь я как-никак его ближайший родственник. Даже наследник, если уж на то пошло.
Кьюбитт с удивлением на него посмотрел.
– Уж не хочешь ли ты мне сказать, – пробормотал он, – что ознакомился с завещанием Люка?
– Как ты догадался?
– Мой милый и дорогой Себ…
– Хорошо, хорошо. Признаю. Я разболтался и, похоже, проговорился. Ну а раз так, придется, видно, выложить тебе всю подноготную. Короче говоря, недавно Люк сообщил мне, что решил оставить нам с тобой все свои деньги.
– Боже мой!
– То-то же! А дело было так. Пару дней назад после вечернего спектакля я заехал к нему домой, обнаружил, что он просматривает какие-то официальные документы, и, понятное дело, по своей всегдашней привычке начал над ним подшучивать. И тогда он сказал мне буквально следующее: «Все равно ты узнаешь обо всем, когда придет время. Поэтому могу поставить тебя об этом в известность прямо сейчас». А потом сообщил мне о завещании.
– Чертовски щедро с его стороны, – пробормотал донельзя смущенный Кьюбитт, а секундой позже добавил: – Но лучше бы ты мне этого не говорил.
– Но почему, черт возьми?
– Даже не знаю… Признаться, мне всегда доставляло большое удовольствие сплетничать о Люке и подсмеиваться над его недостатками, но теперь… Получается, отныне он становится для меня кем-то вроде священной коровы. Впрочем, не будем заострять на этом внимание. Очень может быть, что он переживет нас обоих.
– Между прочим, он намного старше меня, – заметил Пэриш. – Не на двадцать лет, конечно, и я от всей души желаю ему прожить на этом свете как можно дольше, но если подумать…
– Не переусердствуй с фантастическими предположениями, Себ, – остановил его Кьюбитт. – В любом случае Люк проживет больше меня. Он здоров и силен как лошадь,
– Мне не нравится направление, которое начал приобретать наш разговор.
С этими словами Пэриш принялся выбивать свою трубку о камни. Кьюбитт заметил, что в этот момент лицо приятеля начало краснеть.
– Честно говоря, – произнес актер, – рассказ Люка, помимо всего прочего, здорово выбил меня из колеи.
– Это почему же? – поинтересовался Кьюбитт.
– Да потому что я сейчас основательно на мели, и в этой связи даже задавался вопросом…
– Не поможет ли Люк разрешить твои материальные проблемы? – озвучил окончание фразы Кьюбитт.
Пэриш промолчал. Тогда Кьюбитт продолжил:
– Но в свете упомянутого выше завещания обращаться к нему с подобной просьбой тебе неудобно, не так ли? Бедняга Себ! Тут я способен тебя понять. Но никак не могу взять в толк другое: как ты умудряешься спускать собственные средства? Ведь, по идее, ты должен просто купаться в деньгах. Насколько я знаю, ты занят в театре чуть ли не каждый вечер, а сборы от спектаклей с твоим участием бьют все рекорды.
– Это правда, старина. Мне действительно очень хорошо платят. Но и расходы у меня тоже запредельные.
– Почему?
– Почему? Да потому что я должен придерживаться определенных стандартов. Возьмем, к примеру, мой дом. Если разобраться, это настоящая развалюха. А между тем я вынужден приглашать туда театралов и так называемых нужных людей, которые, само собой, хотят убедиться в том, что я живу в соответствии с высоким рейтингом, каким обладаю в актерской и театральной среде. Также мне приходится много платить театральным агентам. Кроме того, влетает в копеечку и членство в дорогих клубах. Это не говоря уже о том, что в мае я участвовал в постановке некоего шоу, которое с треском провалилось и принесло мне убыток в тысячу фунтов.
– Как же тебя угораздило?
– Честно говоря, сам не знаю. Поначалу дело представлялось беспроигрышным, особенно если принять во внимание, что устроители шоу были моими друзьями и мы, казалось, все досконально продумали и просчитали.
– Но что-то пошло не так, и ты в прямом смысле спустил свои деньги в унитаз, не правда ли? Если мне не изменяет память, часть сборов вы должны были передать в фонд «неимущих и безработных актеров», так что тебе, вероятно, пришлось еще и на это раскошелиться?
– Пришлось. Но я в таких случаях говорю себе, что потратился на богоугодное дело. А как ты думаешь? Антреприза – чрезвычайно рискованный бизнес.
– Не более рискованный, чем живопись, старина, – вздохнул Кьюбитт.
– Зато тебе не надо заново отделывать кабинет или гостиную. Насколько я знаю, люди в своем большинстве полагают, что художники обычно живут, хм… в бедности.
Кьюбитт хмыкнул, но промолчал.
Пэриш виновато потупился.
– Извини, если что не так сказал, но ты понял, что я имел в виду, не так ли? Люди и вправду думают, что жизнь богемы беспорядочна и далеко не всегда сопряжена с достатком.