Преследователь
Шрифт:
— Эх, бедняга! Неужели ты до сих пор не понял, что мне нечего пугаться? Никто меня не посмеет тронуть, в том числе и ты!
— Я знаю одно: ты выдал «Серебряную шестерку» и остался безнаказанным.
Он выпрямился.
— Ах, так! Скажите пожалуйста! А где ты возьмешь свидетелей, чтобы подтвердить эту подлую клевету? Берегись, приятель! Если ты посмеешь это повторить, я привлеку тебя к ответу за оскорбление. Я работаю, играю на рояле, и не испугаюсь, как бы ты ни старался испепелить меня взглядом. И тебе советую забыть прошлое. Времена меняются. Тем, кто держится прежних
Он смотрел на меня с лютой злобой. Оба мы не шевелились.
Потом он поднялся с явной угрозой. Судя по его лицу, я ждал, что он сию минуту накинется на меня, закричит, что я его оскорбил, — словом, воспользуется большим количеством свидетелей, чтобы вызвать скандал. Но вдруг взгляд его потускнел, он сделал рукой жест, как бы отмахиваясь от докучного насекомого, и удалился.
Вскоре я тоже вышел из бара и внимательно огляделся по сторонам. Мне было неясно, как он поведет себя дальше. Во всяком случае, не мешало быть настороже. Этот субъект — опытный охотник за людьми. Увидев свою машину, я твердо понял, что надо делать. В эту ночь я окончательно приговорил его к смерти. Нет, Еве не понадобится выступать на суде. Пауль Ридель не отделается мягким приговором. А не нарочно ли я потерял адрес Евы? Сидя за столом в своей меблированной комнате, я учинил себе следующий допрос:
«Ответь, чего ты добиваешься: справедливости?»
«Да, и ничего больше».
«Ты добиваешься справедливости правовым путем?»
«В данном случае это равнозначно оправданию убийцы. Я добиваюсь подлинной справедливости».
«Ты должен во всеуслышание ратовать за правду и вскрыть погрешности нынешнего судопроизводства».
«Я пытался. Существует другое исконное правосудие, гласящее: око за око».
«Ты хочешь пользоваться орудием врага?»
«Что ж, придется взять на себя этот грех».
«Может быть, он раскаялся?»
«Нет, взгляд у него тусклый и наглый».
«А как же Ева?»
«Ева хочет забыть о вине и смерти. Того же хотят и виновные. Этот спор будет решен между мною и охотником за людьми».
«Без суда?»
«Честные судьи есть, но нет правосудия».
«Но кто же ты?»
«Преследователь».
«И каков твой приговор?»
И я, Даниэль Брендель, выслушав оба внутренних голоса, встал и сказал: — Смерть…
Это было вчера. А сегодня пробил урочный час. Я сижу в машине. Мотор выключен. Асфальт поблескивает под моросящим дождем. Если я сегодня дождусь его, он расплатится с такси, получит из автомата пачку сигарет, а затем перейдет через дорогу.
Бьют часы на колокольне. Я поднимаю взгляд. Церковь все еще подсвечена, но мутно-зеленый предутренний свет стремительно заполняет небо. И вот мне представляется на миг, что небо — прозрачный шатер, нет, вернее, гигантский амфитеатр, на его ярусах расположилось все человечество и, затаив дыхание, следит за двумя ничтожными козявками, двумя недругами — тем, что караулит, и тем, что приближается, — словно исход их борьбы чем-то
Густо-зеленый небосвод медленно затягивается розовато-серыми, отливающими перламутром кучевыми облаками. Неоновые контуры окрашивают колокольни и сигнальные мачты большого города в серо-лиловые тона. Скрежет последнего трамвая будит вдали первый птичий крик.
Ночь медленно подходит к концу.
Уже пятый час…
Сюда сворачивает такси. Фары у него потушены. Оно замедляет ход. Оно останавливается.
Это он. Я слышу его голос и машинально завожу мотор. Мотор работает бесшумно.
Держи себя в руках! Он расплачивается, он слегка навеселе. Свидетелей нет.
Он говорит:
— Нет… нет… сдачи не надо. — Каждый звук ясно слышен в ночной тишине.
— Спасибо. Спокойной ночи. — отвечает шофер.
— Спокойной ночи, — говорит Пауль Ридель, шпик, и это будут последние его слова.
Такси отъезжает. Он подходит к автомату. Со звоном падает монета. Он берет пачку сигарет. Сейчас он перейдет через дорогу. Он хочет разорвать пачку и задерживается на краю тротуара…
В этот миг я слышу негромкий, но четкий голос адвоката:
«Без свидетелей это безнадежно… безнадежно… Достаньте мне свидетелей…»
И голос Евы, срывающийся от горя, я слышу в этот миг:
«Пощади меня… Наверно, есть книги, в которых об этом говорится…»
Но тут же слышу голос шпика. Он топорщит усики, стягивает губы в коралловое колечко и грозит мне:
«Если ты посмеешь это повторить, я привлеку тебя к ответу!»
Он ступает на мостовую и готовится перейти на другую сторону. Я выключаю сцепление и даю газ. Взревев, черная машина устремляется на человека. Г розная сила заключена в этой тонне металла.
Дошедший до середины улицы человек настораживается, отрывает взгляд от пачки сигарет, смотрит навстречу машине. И вдруг понимает. Мне это ясно. На его лицо падает сноп ослепительно ярких лучей. И увидев в свете фар это искаженное лицо, я сознаю, что сейчас совершу убийство. Оно заранее задумано и сию минуту будет осуществлено. Я беру чуть в сторону. Машина проносится на ничтожном расстоянии от человека. Я слышу его крик. Он шарахается на тротуар, бормочет себе под нос пьяные ругательства и грозит вслед. Все это я вижу в зеркало. Я вихрем пролетаю несколько улиц. Потом, резко затормозив, останавливаюсь, выхожу из машины и стою один на мокрой от дождя мостовой. Я прислоняюсь к фонарю. Слышу, как кто-то тяжело дышит. Оборачиваюсь. Это я сам.
В воздухе разлита предутренняя свежесть. При свете фонаря я вижу, как моросит дождь. Завтра я верну машину. Одинчеловек не вправе осуществить возмездие. Его право — бороться. Я привлеку на свою сторону другого адвоката. Я отыщу Еву и неустанно буду добиваться суда.
Как сказала Ева? Надо изучать причины, читать книги. Передо мной сложнейший кроссворд. Может быть, придет день, когда я найду решение.
Лидия Симонян
Послесловие