Пресс-центр
Шрифт:
— Почему вы говорите об этом мне? Иностранцу? Тем более русскому?
— Я говорю об этом именно вам, потому что русские спасли в Тюрингии моих родственников… А я пока еще умею помнить добро… Как, впрочем, и зло… Хочу назвать вам одно имя… Вольф Цорр… Он работал в концерне «Нестле», представлял здесь интересы молочных королей Гитлера… Вольф Цорр — это имя может вам пригодиться, он живет в Базеле… Это все, о чем я хотел вам сказать, вы свободны, господин Степанов, факт вашего визита в полицию не зафиксирован в документах… Мадемуазель Кровс я задержу на пять минут, не более, подождите ее в кафе напротив, там прекрасные марципаны…
— Мадемуазель
— У вас свои секреты, господин инспектор, у меня свои.
— Хорошо… Я открою вам свои секреты… Они сводятся к следующему. Первое: на пистолете, из которого был произведен выстрел в Грацио, нет отпечатков пальцев. Второе: форточка в его спальне была открыта. Третье: его номер находился на четвертом, то есть предпоследнем, этаже отеля, а на последнем этаже занимал номер человек, предъявивший портье весьма сомнительные документы, да, да, мы не смогли обнаружить его по тому адресу, который он продиктовал, когда снимал апартамент… Впрочем, поиски продолжаются, кто знает, может быть, кто-то успеет подготовить за эти часы алиби интересующему меня объекту. Но про этот секрет знаете только вы и я, понятно?
— Почему вы говорите об этом мне?…
— Потому что вы единственный человек, который открыто заявил об убийстве Грацио. Потому что на вас из-за этого станут жать. Потому что, наконец, вообще вы много знаете, но ни о чем не хотите со мною говорить…
— Не с вами лично, господин инспектор Шор…
— Просто «инспектор»… Терпеть не могу словесной шелухи, экономьте время, я ведь сказал Степанову, что задержу вас не более, чем на пять минут.
— Дело не в вас, инспектор. Просто я сталкивалась с полицией в шестьдесят восьмом году в Западном Берлине, потом два месяца лечилась, мне тогда было пятнадцать, и у меня был шок, понимаете?
— Это когда там улюлюкали «новые левые» 16 ?
— Я была просто левой, инспектор…
— Вы коммунистка?
— Нет, я не принадлежу ни к одной партии, просто придерживаюсь левых убеждений… Повторяю, я уверена в том, что Грацио убили… Он принимал меня, дал интервью… Понимаете? Он взял с меня слово, что я пока не буду публиковать это интервью целиком… Он предупредил, что мне позвонит господин де Бланко и скажет, когда и где можно печатать материал… Я жду…
16
Последователи ультралевой группы Баадера-Майнхоф.
— Вы говорите только часть правды, мадемуазель Кровс. — Шор, вздохнув, покачал головой. — Неужели я не понимаю, отчего убрали русского журналиста Лыско? Я думаю, вы рассказали ему то, что представляло для кого-то угрозу… Ну, может, я сказал слишком резко… Допустим, смягчу. Неудобство — так, видимо, точнее?
— Я все-таки не
17
Сыщик (франц.).
— Ну и не надо, коли скребут кошки. На прощание мой совет. Первое: не ждите звонка де Бланко, он не позвонит вам… Так мне, во всяком случае, кажется… Второе: начинайте скандалить, если хотите, чтобы меня вынудили продолжать это дело… Третье: если чувствуете, что вам этого сделать не позволят, попробуйте использовать Степанова…
Мари изучающе разглядывала Шора своими длинными зелеными глазами, потом, закурив, сказала:
— Я пробовала делать нечто в этом духе не раз и не два, инспектор Шор… Только поэтому и возник Лыско… Если вам действительно так трудно жить, как вы мне по секрету сказали, то мне жить раз в семьсот сорок труднее.
— В семьсот сорок? Вы относитесь к той породе женщин, которых слушаешь с обостренным вниманием… Вы сокрыли какой-то смысл в этой сумме превалирующих трудностей — я имею в виду «семьсот сорок»?
— Я перестала верить в мудрость «каббалы» 18 , инспектор Шор… Жизнь научила меня прагматизму и юмору… Так что «семьсот сорок» можно легко заменить на «тридцать четыре»… Глядишь, когда у вас будет хорошее настроение, посмеетесь над моей игрой в цифры…
— Посмеюсь, — пообещал Шор, — обязательно посмеюсь… В декабре, во время отпуска… А теперь я назову вам несколько имен и вы их запомните… Это в ваших интересах…
18
Религиозно-мистическое учение, основанное на толковании Ветхого завета.
…Степанов сидел на застекленной веранде маленького кафе; солнце было жарким, летним, никак не скажешь, что октябрь; лениво курил (возил с собой советские «Мальборо», самые, как он считал, во всяком случае, пока, лучшие сигареты в мире; таможенники Франции долго качали головами, но все-таки пропустили пять блоков, не потребовали уплатить пошлину); заново вспомнил разговор с Шором; странный человек, в нем есть что-то от дикой козы, такие же быстрые глаза и завороженность движений; Степанов часто наблюдал их в Темном лесу под Ставрополем во время осенней охоты на кабана.
"Но он крутит, — думал Степанов. — Или не договаривает. Впрочем, я бы на его месте поступал так же. А может, ставит капканы? Не все злодеи — патологические уроды; Шелленберг был красавцем, и глаза у него были грустные, прекрасно чувствовал музыку, плакал, когда Гейдрих, шеф СД, играл скрипичные концерты. Шор явно хочет включить меня в их дело с Грацио, иначе зачем он вспомнил какого-то Цорра? Наш Лыско интересует его постольку, поскольку… Если господь воистину сотворил человека, то зачем же он наделил его таким качеством, как хитрость? Впрочем, хитрость — это ум глупых, нельзя же всех сделать одинаково умными, тогда мир кончится. Социальное неравенство дурно, а вот неравенство интеллектов — вещь, оправданная всей логикой эволюции…