Пресс-центр
Шрифт:
— Тогда еще более конкретно, — помог Степанов. — Я бы хотел просить у вас сведения о пересечениях Дона Баллоне из Палермо с инженером Энрике Маттеи.
«Сэр Все» подобрал хрустящей коркой остатки картошки со сковородки, отправил ее в крепкозубый рот, сделал глоток чая.
— Уже, знаете ли, легче… Пошли работать…
Через полчаса «сэр Все» аккуратно подровнял на столе двенадцать вырезок из газет и журналов, достал из старого скрипучего шкафа портативную ксерокс-машинку, снял копии, подвинул Степанову.
— Вот, кое-что есть. Проглядите, потом задавайте вопросы, посмотрим дальше, фамилия, знаете ли, цепляет фамилию, факт наталкивает на новый аспект поиска, не жизнь, а сплошной
— Вы собираетесь уйти через полчаса?
— Да.
— Я должен вам сто франков?
— Мари уже перевела деньги.
Степанов закурил, просмотрел вырезки. Первая — о процессе над группой мафиози в Милане, связанных с порнобизнесом; имя Дона Валлоне называлось свидетелями дважды, но глухо, хотя прокурор утверждал, что именно он возглавляет этот бизнес в Италии, Испании и Дании. Вызванный в суд на допрос Дон Валлоне прибыл в сопровождении трех адвокатов: Ферручи из Палермо, Гуссони из Бонна и Джекоба Лиза из Нью-Йорка; Лиз примыкал к «Салливану и Кромуэлу», конторе покойных братьев Даллесов, а ныне активно сотрудничал с финансово-промышленной группой Дигона.
Репортер, который просидел семь месяцев на этом процессе, с юмором писал, сколь осторожно было обвинение в постановке вопросов, сколь тактично вел себя судья; Дон Валлоне держался с достоинством, отвечал учтиво, исчерпывающе; лишь когда его спросили, какую роль сыграла фирма «Чезафильм», которую он контролировал, в трагедии с актрисой Франческой Сфорца, свидетель Валлоне обратился за консультацией к адвокатам, сидевшим рядом, и Джекоб Лиз отвел этот вопрос как неправомочный, ибо хозяин семи кинофирм и девяти заводов по производству пленки и видеокассет не может знать все о тех, кто вступал в договорные отношения со съемочной группой, финансировавшейся концерном Валлоне. Суд вправе и должен во имя выяснения всех аспектов этой трагедии, потрясшей мир, вызвать в качестве свидетеля режиссера и продюсера последней ленты, где снималась Франческа.
Во втором материале, опубликованном в «Экспресс», сообщалось, что режиссер фильма Руиджи, вызванный для допроса, не смог прибыть на судебное заседание, так как попал в автокатастрофу; однако продюсер ленты Чезаре ответил на все вопросы суда: «Да, трагедия с Франческой до сих пор в сердцах тех, кто знал эту замечательную актрису и великолепного человека; да, я видел ее в ночь накануне трагедии, когда она застрелилась; нет, мне казалось, что ее угнетенное состояние связано с тем, что пятьсот метров пленки, где она снималась в очень сложном эпизоде, оказались бракованными, а у нее было подписано два новых контракта, неустойка громадна, у нас по этому поводу велись сложные переговоры с ее адвокатом Марьяни; нет, я не знаю, от кого она была беременна, это до сих пор неизвестно; при этом, уважаемые судьи, вы должны иметь в виду, что Франческа вообще была крайне неуравновешенной, но мы все прощали ей за то, что она Франческа, этим все сказано».
Второй раз имя Дона Валлоне — так же вскользь — упоминалось в статье, опубликованной еженедельником «Авангард», где речь шла о совершенно новом бизнесе: с молоденькими привлекательными машинистками во Франции и Дании заключались договоры на два года выгодной секретарской работы в Африке и арабских эмиратах; по прибытии на место девушки исчезали; их просто-напросто продавали в закрытые бордели; когда одной несчастной удалось вырваться, всплыло имя Дона Валлоне, поскольку рекламу в газеты, которая приманивала девушек — высокие оклады содержания и прекрасные квартирные условия «на берегу океана, в удобных коттеджах», — помещала контора, которую финансировали его люди.
— Имя этой несчастной вам неизвестно? — Степанов кивнул на вырезку из «Авангарда».
— Нет, — ответил «сэр
— Но в досье еженедельника оно может храниться?
«Сэр Все» перевернул вырезку, пожал плечами.
— Вряд ли… Как-никак пять лет… Досье не станет хранить эту безделицу так долго.
Степанов нахмурился, повторив:
— «Безделицу»…
В третьем материале приводилась речь Дона Баллоне, посвященная памяти Энрике Маттеи; он скорбно говорил об организаторской мощи «великого итальянского бизнесмена и патриота. Спекуляции иностранной прессы и нашей левой, постоянно всех и вся обличающей в связи с гибелью Маттеи, — лишь средство внести раскол в ряды тех, кто делает все, чтобы экономика республики развивалась динамично и плодотворно, как и подобает стране с великой историей. Не козни мифической мафии, но трагедия, которую никто не мог предвидеть, вырвала из наших рядов того, кто всегда останется в сердцах благодарных граждан».
Здесь же давался комментарий Джузеппе Негри, журналиста из Милана, который утверждал, что за семь дней до гибели Энрике Маттеи в беседе с двумя репортерами в Палермо прямо обвинил Дона Баллоне в том, что тот саботирует экономическую реформу на Сицилии и представляет интересы не только итальянцев, но определенных магнатов из Соединенных Штатов.
— По Леопольдо Грацио вы смотрели? — спросил Степанов.
— Через час после сообщения о его гибели Мари приехала ко мне… Мы перерыли весь архив, ничего толкового нет…
— У вас кончилось время? — спросил Степанов.
— Да, — кивнул «сэр Все». — Куда вас подвезти?
— В центр, если вы едете в том направлении.
— В том, — «сэр Все» поднялся, надел пиджак, пропустил Степанова, легко захлопнул дверь и, как мальчишка, играючи, поскакал через две ступеньки вниз по крутой, словно корабельной лестнице.
— Вы не запираете дверь на хороший замок? — поинтересовался Степанов. — У вас же дома бесценное богатство, опасно так оставлять.
— Квартира застрахована… Миллион швейцарских франков…
— Платите такую чудовищную страховку? — Степанов удивился. — Это же стоит громадных денег.
— Нет, — «сэр Все» улыбнулся. — За меня платят три газеты и клуб иностранных журналистов Пресс-центра.
Они сели в его старенький скрипучий «фольксваген», десятилетнего, по крайней мере, возраста, и отправились в центр.
— Когда вы начали заниматься этим делом? — поинтересовался Степанов.
«Сэр Все» пожал плечами.
— Я хорошо помню все про других, про себя слабо… Наверное, когда осознал, что моя журналистская деятельность — сущая мура, нет пера, могу говорить, но не умею писать, чувствую, а не знаю, как выразить… Лишь с возрастом начинаешь понимать всю упоительную значимость факта, умение найти пересечения причин и последствий… Да и потом я, как и каждый из нас, в долгу перед собственной совестью… Сколько же мы грешили попусту?! Сколько раз писали не то?! Не про тех! Бездумно и безответственно! Сколько раз поддавались настроению, минутной выгоде или просто безразличию?! Стало стыдно за себя, и я начал заниматься фактом… Здесь все, как в математике. Никаких изначальных эмоций… Где вас высадить?
— Если не затруднит, возле издательства «Уорлд».
— Имеете с ними дело?
— Да.
— Престижная контора… Желаю успеха. Если что-нибудь наскребете, звоните, посмотрим еще раз в моих папках, чем не шутит черт.
— Когда бог спит.
— Что, простите?
— Это русская пословица: «Чем черт не шутит, когда бог спит».
— В нынешнем русском языке режим позволяет употреблять слово «бог»? — удивился «сэр Все».
Степанов улыбнулся…
— Выпишите наши журналы; мы, по-моему, выпускаем современную прозу на английском языке, не надо тратиться на переводчика.