Пресс-центр
Шрифт:
— Он вошел, когда все началось… Тот тип, который должен был с ней лежать под простыней, был действительно сексуальный маньяк, а ее они напичкали каким-то зельем или еще чем, это я вам говорю точно, иначе объяснить нельзя… Руиджи закричал, мол, надо прервать работу, а Чезаре шепнул что-то оператору Эусебио, и тот продолжал крутить мотор, Руиджи снова крикнул «стоп», но Чезаре и ему сказал что-то… Нет, я знаю, что он им сказал, потому что мне он тоже шепнул: «Сынок, так надо, а тебе я кладу в карман двадцать пять тысяч долларов…» И положил их мне в карман… А я взял… Вот так-то… Назавтра Франческа потребовала, чтобы тот кусок пленки сожгли; она приехала в павильон желтая, совершенно больная, с огромными синяками под глазами… На съемке-то после она уснула, и не думаю, чтобы помнила то, что было, я ж говорю, они ее чем-то накачали, пообещали, что эпизод будет в рамках приличия, не хуже, чем в «Калигуле» или «Эммануэле», мы же просто-напросто сняли все от начала и до конца, а она выходила замуж за Фредди… Понятно? «Неуравновешенность, артистическая натура…» Вздор мерзавцев, которые знают правду… Они считали, что ее можно купить за миллион, и ошиблись в расчетах…
— Убили, опасаясь разоблачения, или она застрелилась?
— Застрелилась… Вообще-то они ее застрелили накануне, на съемках или еще раньше, когда Дон Баллоне подсчитывал, какой будет профит с этой сцены… Им же было плевать на нее, какое им дело до человека, если можно взять сто миллионов… Я ведь взял двадцать пять тысяч…
— Зачем же тогда они устроили
— А потому что Руиджи стал словно сумасшедший после того, как она застрелилась… Он избил Чезаре, он бил его в кабинете, сломал ему нос… А тот даже не вызвал полицию; Руиджи связали наши осветители и пожарники… Его перекупили в госпитале… Два месяца он был при смерти, не мог говорить, думали, что навсегда уже парализован… Вот так, Степанов… А вы говорите, сюжет о том, как шлепнули миллионера… Да черт с ними, с этими миллионерами… Вот сюжет, но разве хватит у вас сердца снять его и написать?… У меня нет…
— Пленка цела? — спросил Степанов. — С теми кадрами?
— Не знаю…
— Можете узнать?
— Зачем?
— Чтобы отомстить…
— Я же сказал, в это дело я не вхожу, я дерьмо, нет мне прощения…
— Так вас никто и не приглашает в это дело… Помочь-то самому себе, чтоб не так было грустно доживать, неужели не хотите?
— Вы очень страшно сказали: доживать… Что ж, я узнаю… А как можно отомстить, имея на руках ту пленку?
— Это мое дело, Роберто, вы же не хотите лезть в драку…
— Едем, — Роберто поднялся, положил на стол мятую купюру, сказал официанту, что сдачи не надо, и суетливо пошел к выходу.
Через час он передал Степанову ролик.
— Это все, что осталось… Там было пятьсот метров… Их нет… А здесь срезки… Но, если вы когда-нибудь кому-нибудь скажете, что я вам их передал, мои дети проклянут вас…
— Сколько их?
— Трое. А последний родился через полгода после гибели Франчески, только поэтому я и предал ее, взял те иудины деньги…
70
Из бюллетеня Пресс-центра:
"Жюль Бреннер передает из Гариваса:
"Ситуация в столице нормальная. Улицы оживлены. В Порто Нуэво проходит первый общенациональный фестиваль танцев. В связи с этим количество иностранных туристов утроилось, однако официальные органы США не рекомендовали североамериканским «агентствам путешествий» рекламировать гаривасский праздник, чтобы «не создавать ажиотажа среди любителей испанского фольклора, поскольку ситуация здесь непредсказуема».
Газеты, контролируемые правительством, не поместили эту информацию, тогда как правая пресса инженера Гальвао и пресса ультралевых групп (они по-прежнему выступают с требованием немедленного запрещения частного сектора, национализации всех пансионатов, баров, ресторанов и домашних столовых, введения военного положения, разрыва дипломатических отношений с Соединенными Штатами, ареста активов североамериканских компаний, национализации всех земель, принадлежащих крестьянам, чтобы на этой базе создать военизированные сельскохозяйственные коммуны) поместили это сообщение на первых полосах под броскими заголовками.
В восемь часов вечера (это время здесь считается началом второй половины дня, ибо полуденный зной таков, что жизнь замирает с часу до семи) по национальному телевидению выступил министр иностранных дел Малунда, тридцатидвухлетний юрист, которого здесь считают покровителем ультралевых.
Он информировал телезрителей о встрече с послом Соединенных Штатов и сказал, в частности: «Беседа продолжалась тридцать девять минут. Обмен мнениями был довольно откровенным. Я предложил послу прокомментировать сообщения североамериканской прессы о том, что „ситуация в Гаривасе взрывоопасна“. Посол заметил, что мнение прессы в свободной стране не всегда совпадает с мнением правительства. Тогда я задал вопрос, обязаны ли совпадать в свободных странах мнения большого бизнеса и правительства. Посол ответил, что и это совершенно не обязательно, пока президент не объявил эмбарго, которому должны подчиняться все граждане, будь они миллиардерами или безработными. Я спросил, чем могут торговать с нами безработные Северной Америки; посол ответил, что его слова не следует трактовать буквально, это метафора. В начале беседы я предупредил посла, что сегодня намечено мое выступление в программе „Дискуссия для всех граждан“ и что я намерен информировать общественность о нашей беседе, так что его превосходительство вправе предупредить, какие вопросы он считал бы преждевременным делать достоянием гласности. Посол сказал, что правительство Соединенных Штатов не полагает нужным скрывать что-либо от народа Гариваса, переживающего столь сложный период своей истории. „Я готов отвечать публично за каждое слово, произнесенное мною в вашем кабинете“, — добавил он. Тогда я предложил моему собеседнику принять участие в нашей „Дискуссии“. Посол заявил, что он будет польщен такого рода возможностью, после того как запросит санкцию государственного департамента и получит соответствующие инструкции. Я поинтересовался, можно ли мне заверить народ Гариваса в том, что все материалы, публикуемые североамериканской прессой о кризисе в нашей стране, о начале хаоса, о возможности русско-кубинской интервенции, о „жесткой позиции“, которую необходимо занять администрации по отношению к „третьей Кубе“, то есть по отношению к нам с вами, — спекуляция журналистов, никак не связанных с администрацией? Посол ответил, что, конечно же, правительство Соединенных Штатов озабочено ситуацией, сложившейся в Гаривасе после банкротства Грацио и его самоубийства. „Администрация не может полностью игнорировать призывы ряда газет Гариваса с требованием арестовать американские активы в стране, а также те голоса, которые требуют превратить республику в вооруженный лагерь. Всякий тоталитаризм, — заключил посол, — начинается с того момента, когда оружие попадает в руки всех без исключения“. Я возразил, сказав, что одна из первых статей конституции североамериканских штатов, провозглашенной великим патриотом Северной Америки Джорджем Вашингтоном, узаконивает право каждого американца иметь оружие для самозащиты; истинный же смысл этой статьи заключался в том, чтобы вооружить народ Северной Америки для борьбы против заокеанских — французских, испанских и британских — колонизаторов, чтобы граждане Штатов могли сохранить свое национальное достоинство и независимость. Посол заметил, что времена меняются и ныне в ряде штатов продажа оружия гражданам запрещена. Я спросил, не будет ли в таком случае изменена чеканка на долларе и вместо профиля Вашингтона не появится ли иной профиль, ибо времена, как и нравы, действительно меняются. Посол заверил, что он готов запросить об этом министерство финансов и информировать меня самым исчерпывающим образом, хотя такого рода меры он не предполагает. В ответ на мой вопрос, может ли Гаривас надеяться, что правительство Соединенных Штатов с пониманием отнесется к тем экономическим трудностям, которые переживает республика после того, как был убит Грацио и поставлен под вопрос — на какое-то, естественно, время — наш энергоплан, посол сослался на то, что он уже обсуждал этот вопрос с министром энергетики и планирования Энрике Прадо. По его словам, он отправил свои рекомендации в государственный департамент. Я спросил, является ли присутствие американских военных советников на севере, в сельве, среди правых экстремистов, предпринимающих вооруженные налеты на города и поселения республики, нормальным фактором в отношениях между двумя странами, поддерживающими дипломатические отношения. Посол сказал, что правительство Соединенных Штатов не направляло и не направляет своих военных советников в те районы, где находятся формирования, выступающие
Затем министр Малунда ответил на вопросы журналистов и телезрителей.
Симптоматичен был вопрос о наличии разногласий в кабинете и о том, находится ли сам Малунда в оппозиции к Санчесу — на самом левом фланге.
Малунда ответил, что до тех пор, пока он является министром в кабинете Санчеса, его личные симпатии отходят на второй план, поскольку он человек слова и долга. «Я считаю Санчеса выдающимся деятелем революции, и если наши концепции в чем-то и разнятся, а это действительно так, то в главном они едины и я всецело поддерживаю курс, проводимый ныне полковником по защите того, что завоевано восемь месяцев назад, когда была свергнута кровавая тирания плутократов», — подчеркнул Малунда".
71
24.10.83 (10 часов 44 минуты)
Люси Лоран к телефону не подзывали; Степанов не мог понять, кто снимал трубку — мать, тетушка или служанка; отвечали сухо и однозначно, в голосе было нескрываемое раздражение:
— Мадемуазель Лоран занята, оставьте свой номер; по какому вопросу; перезвоните завтра, сегодня я не смогу вас соединить.
Степанов боялся взглянуть на часы; проклятие секундной стрелки, подумал он; да еще Мари не подходит к телефону; все-таки женщины скроены из особого материала, никакого отношения к нашим ребрам они не имеют, право… Куда она уехала?! Какого черта ее понесло на Сицилию? Это ж мужское дело! Ей совершенно ни к чему было лезть в такое. Ты проецируешь ее на дочь, сказал себе Степанов, хотя они совсем разные; моя скрытнее, мягче, талантливее, думает иначе, шире и глубже, без той изначально заданной немецкости, что ли, но все равно в них очень много общего, одинаковая решимость и честность такая же; изнутри светятся.
Степанов поехал в марсельский порт, поставил машину возле ресторанчиков, где готовят сказочный буйабес 24 , сел на пароходик, что отправлялся на остров Иф, к Монте-Кристо; хотя, спохватился он, при чем здесь Монте-Кристо? Я еду к Дюма. Бедные писатели, если им повезло создать образ, который стал Мегрэ, Шерлоком Холмсом или Монте-Кристо, они сами, как личности, исчезают, их не помнят, знают лишь их героя; у нас так было, к примеру, с фильмом «Большая жизнь». Актера Петра Алейникова, игравшего там, запомнили, да и то лишь люди моего поколения, как Ваню Курского, весельчака и балагура; и уж вовсе почти никто не знает, что написал сценарий к этой ленте Павел Нилин… Помнят его «Жестокость», «Испытательный срок», особенно те, кому запал в сердце Венька Малышев, но сколько их, таких памятливых?! Увы, помнят, как правило, то, что повторяют бесчисленное количество раз… А то, что как откровение входит в тебя, растворяется в тебе и ты вбираешь в себя Веньку Малышева или романтиков Паустовского, или булгаковского Воланда, и они делаются частью твоего "я", и ты не можешь их вычленить, редкостно, ибо талантливо и не нуждается в том, чтобы про это долдонили или повторяли… Вот ведь как устроена эта жизнь: порою помнишь ненужное, чужое, то, что на слуху, а то, без чего трудно жить, вбираешь в себя, забывая того, кто был прародителем этой, теперь уже твоей, части души…
24
Уха из морской рыбы, которую готовят на юге Франции.
На маленьком пароходике было всего пять человек; конец туристского сезона в Марселе подобен празднику рождества — на улицах пусто, грустно и одиноко; этот день принадлежит дому, семье, никаких гостей, только свои, заранее известно, кому какой достанется подарок, нет ощущения шумного застолья, оно бывает только у нас: нагрянул в гости, пусть у хозяина ничего нет в холодильнике, не важно, он пойдет к соседям, глядишь, на столе бутылочка подоспела, винегрет сообразит — картошка, лук, соленый огурец, чесночок и свекла, сейчас такое стали меньше готовить, все больше ударяют по кулинарии, а раньше, особенно в первые послевоенные годы винегрет был главным угощением в любом доме.
«Черт, как хочется домой, — подумал Степанов, ощущая вкус винегрета. — Приехать к Сане, Аверкину Семену или к Кирсанову, тот всегда делает винегрет, старый, добрый, наивно-хитрый доктор, скоро исполнится семьдесят, а впервые мы с ним поехали на охоту, когда ему еще не было сорока, а тебе самому только-только стукнуло четверть века… Остановись, мгновение, остановись, бога ради! А про винегрет ты не зря все время думаешь, — сказал он себе, — будь проклято это твое ассоциативное мышление. Ты берешь себе тайм-аут, как в баскетболе, когда устал и надо собраться перед решительным броском, который определит исход встречи… Ты ищешь путь к достижению своей цели, потому-то и вспоминаешь то, что дорого тебе, что дает возможность закрыть глаза, расслабиться, а потом резко встать и сделать бросок — для победы… Я ломлюсь в закрытые двери, в этом моя ошибка; я должен устроить так, чтобы тот человек, с которым мне надо поговорить, был заинтересован во встрече, как и я, если не больше… Ну, хорошо, а как этого добиться? Очень просто, — понял Степанов, — здесь, на Западе, все делает паблисити, здесь можно написать гениальную книгу и умереть в безвестности, если ты плохой коммивояжер собственного таланта, не имеешь связи с прессой и лишен дерзостного качества саморекламы. Надо было послать тем, с кем я хотел говорить, фотокопию обложек моих книг, изданных здесь, оттиски критических статей и фоторепортажи обо мне… Конечно, стыдно, это у нас просто-напросто невозможно, хотя нет, возможно, увы, но отношение к такого рода коммивояжерству презрительное, прямо противоположное здешнему… И этой самой Люси Лоран я должен был отправить фотографии, но сейчас время упущено, значит, надо пойти в газету и попросить коллег, чтобы они представили ей меня, тогда будет легче говорить с ней, вот уж воистину задним умом крепок…»
На острове Иф было пусто; два вездесущих японца щелкали своими диковинными камерами все и всех; узкая дорога, что вела в тюрьму, на вершину горы, пахла прошедшим летом, камни еще хранили тепло солнца.
…Камеры в тюрьме были игрушечными, каземат полуразвалившийся; лучше б не приплывать сюда; Дюма придумал свой Иф пострашнее, совсем другой.
…Вернувшись в Марсель, Степанов сразу же отправился в редакцию, предварительно попросив своего парижского издателя (связался из автомата на набережной) позвонить здешним газетчикам.