Престидижитатор Сталина

Номен Квинтус

Ну а когда я прикинул предстоящие поступления неплохого металла, мне пришла в голову светлая мысль о том, что металлопрокат бывает разный. И что на стане можно не только проволоку-катанку гнать, но и рельсы например. То есть рельсы я и раньше уже наделать успел, у меня теперь по рельсам катались разливочные ковши от домны до конвертера и в литейных цех, но там всех путей было метров сто. А если проложить рельсы от нового завода до города, а потом и дальше пути кинуть…

Игнатьев в очередной раз пережил повышение оклада жалования, на этот раз до пятисот рублей в месяц, и приступил к покупке всех поместий по дороге от Черни до Липецка. Конечно, дело это не быстрое, да и не дешевое…

В конце лета, когда в Верхнем Студенце

уже завершалось строительство первой домны, Карнеев прислал мне бумаги о праве собственности на Нижний Студенец. С оговоренным условием об уплате в казну шести тысяч в год в течение трех лет — а вот тот момент, что «если завод не заработает, все обратно взад вертать», там не упоминался. Видно не зря полковник Дорофеев в этой деревне три месяца просидел, по несколько раз в неделю наведываясь на стройку. Вероятно, он действительно был неплохим специалистом — если не по металлургии, то уж по общим хозяйственным вопросам, поэтому именно с его подачи (мы с полковником этот вопрос несколько раз обсуждали) мне было предоставлено право «выкупать для казенных нужд за свой счет» землю и крестьян-однодворцев, чье село лежало как раз между Студенцами. Формулировка такая использовалась не просто так: «для казенных нужд» означало, что хозяина никто спрашивать не будет и цену установит казна. То есть Канкрин, который за казенную копейку любого сожрет и не заметит. Понятно, что платить предстояло мне, а не казне, и с ценами было не все так сладко — но вот отказаться продать мне то, что я пожелаю купить, эти мужики не могли.

Ну да ладно, мне пока и того, что есть, хватит. С учетом полученного (правда за деньги) небольшого участка на Северском Донце, в том месте, где позже появился город Донецк (и не тот, который Юзовка или Сталино). Сейчас там находилась казачья «бродячая станица» со странным названием «Гундоровская», а территория вроде как относилась к землям Войска Донского, так что по моему поводу был издан специальный рескрипт царя о том, что этот участок, размером в пятьсот десятин, выделяется в особую «казенную собственность» и передается в пользование мне «в пользование ради развития производств железных». Станица была «бродячей» потому что за лет десять она уже четыре раза переносилась с места на место, и каждое новое оказывалось ничуть не лучше предыдущих и в половодье все равно ее затапливало. Не знаю, насколько казакам понравилось то, что у них еще кусок земли отрезают, но никаких гадостей от них я не почувствовал. Да и то, земля была паршивенькая, урожаями совершенно не баловала — к тому же и пахать ее было сущее мучение. Но я там ничего пахать и не собирался. Мне вообще не до того было…

Интерлюдия с ретроспективой

В которой некоторые посторонние люди все же делают что-то, приносящее пользу Герою.

Николай Павлович оторвался от открывающихся за окном видов и повернулся к сдавленно хихикающему полковнику Дорофееву:

— Николай Сергеевич, позвольте поинтересоваться: что это вас так рассмешило?

— Да вот, Алёна Александровна опять в своем репертуаре, — полковник протянул Императору газету, которую он перед тем внимательно читал. — Она местную газету редактирует, ну и сама заметки пишет, весьма, я бы сказал, забавные иногда. То есть почти всегда забавные, я даже слышал, что многие в городе газету сию выписывают исключительно ради того, чтобы почитать очередной её опус. Ну а вчерашний выпуск мне особенно понравился…

Николай взял протянутый листок, вверху которого большими и какими-то вычурными, на его взгляд, буквами красовалось название «Известия» и чуть ниже буквами помельче пояснялось «Одоевского и Черненского советов». Совсем мелкими буквами и обычным шрифтом была приписка «Цена газеты полкопейки, по подписке на год 1 рубль». А заглавная статья называлась (причем здесь шрифт был какой-то непривычно-рубленый) «Визит Императора». Николай давненько не сталкивался с тем, что в газете о его визите писали заранее, поэтому он с интересом довольно небольшую заметку почитал:

«Сообщаютъ, что къ нам задетъ Государь Императоръ с целью осмотра заводовъ. Въ связи съ этим приказываю: челобитныхъ Государю въ руки не совать, съ прошениями къ нему не приставать, автографы не выпрашивать, а будетъ кто, то я свой автографъ пропишу таковому. Если у кого къ Императору просьбы, сдавайте ихъ в письменном виде въ Канцелярию вашего Совета, все таковыя прошения Императору передадутъ.

Съ работы на улицы ради встрчи с Императоромъ не убегать, на улицахъ не толпиться. Всехъ замеченныхъ в этомъ отправлю въ рекруты. Включая мщанъ и дворянъ. Особъ женскаго полу отправлю на Кавказъ, въ Магаданъ и продамъ туркамъ въ рабство.

Если Императоръ возжелаетъ кого-либо спросить о чемъ угодно, отвечать безъ лукавства, подробно, исчерпывающе, но кратко: минута времени Его Императорскаго Величества дороже золота, что вы за всю жизнь не заработаете. При отвтахъ на вопросы отъ работы оторваться можно и нужно, но потомъ немедленно къ ней вернуться: ружья сами себя не сделаютъ, а генералъ-фельдмаршалу графу Ивану Фёдоровичу Паскевичу-Эриванскому безъ нихъ надрать жопу подлымъ ляхамъ, которыя на Государя бочку катятъ и земли Российские отторгнуть желаютъ, будетъ труднее.

Для малограмотныхъ повторяю:» — далее шел тот же текст на французском, немецком и английском.

— Это кто же мещан и дворян в рекруты сдать собирается? И при чем здесь автограф? А Магадан — это вообще где?

— Я же говорю: Алёна Александровна, это супруга Никиты Алексеевича. И все тут знают, что никого она в рекруты сдавать не будет и продавать никого не станет. Про автографы вообще анекдот случился, когда по приглашению Алёны Александровны в Одоев господин Пушкин приезжал. А про Магадан, еще про Воркуту какую-то — это, мне кажется, что-то вроде местной детской пугалки, вроде как у черта на куличиках. Она дочь помещика Свиньина, но воспитывалась среди крестьян, так что в речах ее, как Никита Алексеевич говорит, иногда заносит.

Николай вопросительно взглянул на сопровождавшего его предводителя Одоевского дворянства Бачурина, и тот немой вопрос Императора уловил:

— Позволю себе несколько поправить Николая Сергеевича, он у нас часто бывает, но все же наездами, да и гостем. Про автограф — когда господин Пушкин приезжал и девицы автографы в альбомы у него выпрашивать бросились, прописала она им всем свои — вожжами по… — предводитель замялся.

— По жопе, я понял, — ухмыльнулся Николай. — Продолжайте.

— Кавказ и Магадан с Воркутой — это дальние усадьбы, там старые господские дома в полное уныние и разруху давно пришли. В Одоеве да Черни все господские дома на деле-то собственность Никиты Алексеевича, и помещики, что усадьбы ему продали, тут, почитай, по милости его живут. То есть он обещал им дома в пользование пожизненное предоставить, но вот какие… А туркам в рабство — тут давеча армян какой приезжал, хотел девок пригожих купить да в Турчетчину их перепродать, так Алёна Александровна, о том прознав, велела его на площади городской плетьми пороть пока кричать не перестанет…

— И что?

— Монаси его пороли, а они весьма крепки телом и поношения христианства не стерпели… Так что в устах Алёны Александровны угроза сия означает, что наказание людям церковь определит, и определит весьма строго.

— То есть её все боятся, я так понял?

— Нет, не боятся, совершенно напротив её все здесь буквально боготворят, причем не одни лишь крестьяне, дворяне в большинстве своем ее не просто уважают, а даже, я бы сказал, любят. Мало что она газету ежедневную издает, она еще и театром городским изрядно управляет, и в обеих гимназиях директорствует, и в реальных училищах тоже. И народными школами заведывает. Опять же, музыкальная фабрика Хотминского ей принадлежит.