Шрифт:
О книге
Роман о том, как творческий театральный тандем становится любовным, и превращает мечту в шедевр – наперекор обстоятельствам, замешанным на криминале.
Часть 1. Хрустальный корабль
Полосатая зебра сказала:
— Выпить водки, что ли, – не вопросом даже. – Именно. Пь-сят грамм.
Прихватив и закуску, удалилась с добычей за столик.
Мартышка, была её очередь, помявшись, перегнулась через прилавок к буфетчице и тихонько, чуть не в самое ухо, что-то проговорила.
– Шоколадку? –
— Ну да. Вон ту, фиолетовую, с орешками и изюмом, — с досадой повторила мартышка, оглядываясь по сторонам.
— Шикуешь!!! До зарплаты-то ещё и-го-го! – зебрин голос, как из зала суда.
Мартышка чуть дрогнула, но лакомства не выпустила:
— Я сыну, и потом, в долг, – бросила она, обернувшись.
Зебре же явно не хотелось сидеть тихо и мирно, не сбавляя громкости, она переключилась уже на всех присутствующих:
— Вчера, представляете? Сняла дома колготки. И что, думаете?
Никто и не думал ничего думать.
— Нет, я вообще не поняла, ну что за… Ну просто все ноги полосатые, чёрно-белые снизу доверху.
Тишина.
— Ну с какого, спрашиваю, такого дуба?.. За-по-лос-сатили мне ноженьки мои белые – за здорово живёшь, – сменив тон, запричитала зебра Ярославной былинной, выставив в проход свои весьма стройные и впрямь, весьма полосатые ножки. – Вот вам бы, как? Понравился бы такой боди-арт?
Отклика так и не последовало.
«Однако… Разве им можно водку на работе, да ещё в таком виде?», – только что вошедшая посетительница ничего подобного и представить не могла. Не зря, прежде чем впервые отважиться заглянуть сюда, всякий раз робела перед дверью – массивной и элегантной одновременно. Но невиданная дверная рукоять, вроде органной трубы, поблескивала металлом прямо магнетически – и рука сама потянулась к ней.
То оказалась дверь в сияющий, открывающийся лишь избранным, мир. Просторные стеклянные поверхности столов сверкали, как глыбы льда под солнцем, спинки стульев, вытянутые в высоту и изогнутые, тоже испускали сияние – полированной стали. Картины на стенах щедростью красок соревновались с пёстрым буйством витрины.
А ароматы… Журчанье негромкой музычки, даже оно казалось вкусно пахнущим и определённо – не дешёвым.
«Мартышка что-то там… про долг. Правда, можно в долг? Ох, я ведь здесь всего ничего». Не женщина, и не девушка, – существо, облаченное во что-то специфически линяло-синее, заворожённо, как дитя навстречу Деду Морозу, приближалось к сказочному прилавку.
— Слушаю вас.
«Носом в стекло!»
— Я ещё… Я не выбрала.
Попробуй, выбери! По очереди попробовала глазами: сделанные детской песочной формочкой заливные, застывшие в них как в янтаре кубики мясного ассорти, заверенные печатью лимона и росчерком петрушки; дивные овалы бисквитных рулетов с бежево-кремовой начинкой и шоколадной глазурью, целый цветник кубиков канапе с розово-прозрачными ломтиками рыбы, светло-жёлтыми сырами, зелёными огурчиками и чёрными маслинами.
Н-да, существа любят глазами. В недрах их пыльных карманов, можно добыть, как сейчас, например – одну скомканную бумажку. Как сделать
Буфетчица, сущий ангел буфетный – не думала торопить.
— Мне, пожалуйста, пирожок с этим… с капустой, один… Кхм-кхм. И ещё чаю… В долг. Можно?
«Будь что будет!»
— Почему же нельзя? Можно, конечно, – запросто, по-домашнему откликнулась просторная на вид буфетчица, улыбаясь настоящей улыбкой, как своей родственнице или подруге. – Я запишу, в получку отдадите.
И пирожок на тарелочку, чашку на блюдечко, и любезность улыбки через край.
Надя, или Евфимкина Надежда Владиславовна, как значилось на ее нагрудной «визитке» – без них им нельзя – так неожиданно проникнув на эту территорию сплошного благополучия, почувствовала себя… Чудесным образом спасшейся от всего нескладного, неразрешимого, что осталось за талантливо-уютными стенами. От необычности даже не хотелось спать – может, на всех тут нападает удвоенное какое-то бодрствование? Чтобы не упустить ни кусочка приятности, ни мгновения комфорта.
И музыка журчала, и немногочисленные гости негромко переговаривались (зебра, и та присмирела), и никто не обращал на Надю ни малейшего внимания – сиди, хоть до утра.
Хорошо бы! Только… Как ни ювелирны были надкусывания, замедленное обладание пирожком подошло к концу. Значит, и славному убежищу – конец. «Убежишь ещё в убежище? А как же! Сбегу, как только…»
— У вас тут так хорошо. И тепло, – вырвалось на прощанье.
Понимающая буфетчица разулыбалась вновь – без тени наигранности: «Приходите ещё!»
Покинув лучезарный буфет, Надежда вернулась к себе, на свой капитанский мостик – для несения службы. Крошечный, не бог весть какой надёжный, мостик посреди огромной пустой массы воздуха. Уже было пора. Скоро, скоро побегут сверху юнги, посыплются со звоном, как спелые горошины. «Маугли» – недлинный спектакль.
Так уж сложилось, и ничего с этим не поделаешь: каким бы захватывающим не было представление, стоит занавесу упасть, тут-то силе искусства и конец! Измена! Зрителей срывает с мест – не зря сиденья железно прикручивают к полу – несёт прочь, как оглашенных, назад, в обычный мир – и чего они там забыли? Затормозит кто-нибудь из маленьких, тут как тут большой взрослый – силой вытащит наружу. Неужели все из-за одёжки, оставленной в гардеробе? Чтобы побыстрей, чтобы в очереди не стоять.
И они накатывались неотвратимым кричащим потоком, окружали с двух сторон и смыкали кольцо у Надеждиного барьера.
А когда-то, давно ещё, один мальчик, сам немного похожий на кого-то сказочного из-за своих льняных кудрявых волос, всё же не захотел уходить, когда закрылся занавес. Он был уже школьник, и пришёл в театр без папы и мамы. Билетёрши не заметили, что он остался в зале. Ему показалось ошибкой то, что произошло в конце спектакля, и он решил сказать об этом «им там». Он знал, как можно исправить.