Преступник
Шрифт:
Хозяина квартиры привезли к Петельникову. Седоватый, загорелый и поджарый геолог сидел через стол и, видимо, кражу не переживал. Петельников злился на себя, что прилип к нему с неделовыми вопросами.
— Аркадий Петрович, неужели объездили все Приморье?
— За тридцать лет работы я объездил всю страну. А в Приморье знаю каждую сопку. Мой регион.
Его регион. Человек знал геологию Приморья, как свою квартиру. Ежегодно туда ездил, ходил, изучал. А потом писал отчеты, статьи, монографии… Специалист. А в какой области специалист он, Петельников? В криминалистике. Он может определить, чем открыли замок, как выдавили стекло,
— Вы когда вернулись из экспедиции?
— Неделю назад.
— И что будете делать в городе?
— Обрабатывать материалы. Писать отчет, статьи, рекомендации…
— Вы кандидат наук?
— Да, уже и докторскую написал.
В прошлом году они с Леденцовым смоделировали острейшую ситуацию, вычислив, что замышляется магазинная кража, кем замышляется, с кем и когда. И предотвратили. Товары остались целехоньки, трое ошарашенных и пристыженных ребят остались на свободе. А ведь началось все с одного оброненного слова, которое потянуло за собой лексикон, привычки, образ жизни, характер… Так почему бы им с Леденцовым не присудить степень кандидатов психологических наук?
— Как сейчас там, в Приморье?
— Чудесно! Красные листья дикого винограда, синие горы Сихотэ-Алиня, вздохи океана…
— Никогда не был, — вздохнул Петельников шумно, как океан.
— Вы, наверное, турист, — истолковал геолог его посторонние вопросы.
— Я каратист, — усмехнулся оперативник.
И представил, унесясь воображением в далекое Приморье: идет он с рюкзаком по синим горам, жует дикий виноград и слушает вздохи океана; а спокойные породы лежат под ногами, никуда не торопясь.
— Итак, замок вы нашли неисправным, — вернулся Петельников мыслью в кабинет.
— Но я подумал, что просто заело…
— Так, дальше.
— Разделся, пошел на кухню. А там… Все, что открывается, было открыто. Кроме холодильника. Я решил, что приходила моя рассеянная дочь. Захлопнул все дверцы и переместился в гостиную. И опешил: та же картина. Знаете, в свой кабинет я уже припустил бегом… Письменный стол будто языки мне показывал: все ящики выдвинуты…
— Аркадий Петрович, а в шкафах, в ящиках рылись?
— Я бы не употребил этого слова. Трогали — да. Обыска не было, нет.
— Как вы это узнали?
— Скажем, пачки с чаем грузинским стояли отдельно от индийского, а оказались переставленными. Баночка с заспиртованным женьшенем передвинута. Некоторые камни повернуты…
Применительно к краже у Смагиных слово «обыск» тоже не подходило. Непонятный, прямо-таки синхронный почерк.
— Что-нибудь пропало?
— Женская дубленка, новенькая.
— Где хранилась?
— Висела в передней, на виду.
— Цена?
— Восемьсот семьдесят рублей.
Петельников задумчиво смотрел на геолога… Нет, синхронности не было; тот же почерк, но теперь вор взялся за вещи. Хорошо, ибо дубленка
— Что еще пропало?
— Камень с полки.
— Что за камень?
— Кусок хризопраза. Светло-зеленый, весьма оригинален.
— Драгоценный?
— Полудрагоценный.
— Во сколько оценивается?
— Право, ни во сколько.
— Аркадий Петрович, вы же сказали, что камень полудрагоценный…
— Ну, этот кусок я отыскал самолично, и он мне ничего не стоил. Кроме того, в нем есть тончайшие кварцевые прожилки и вряд ли бы ювелиры признали его годным для поделки.
— А были камни более ценные?
— Сколько хотите. Хризолиты, рубинчик, гранаты, малахит… Даже изумрудик есть.
— Почему же он не взял?
— Они, видите ли, в кусках материнской породы и не имеют товарного, что ли, вида.
— А золото есть? — спросил Петельников про металл, который, по его представлению, всегда имел товарный вид.
— Есть. Но прожилками в пегматитовой жиле.
Петельников любил четких людей, вразумительные книги и яркие фильмы. Признавая полумеры, полутона и полусвет, он считал, что они — полумеры, полутона и полусвет — нужны лишь как пунктиры для мер, тонов и света. И подсознательно, ибо сознательно не выразить, того же требовал от преступника: уж коли решился на такое дело, то действуй разумно и будь готов ответить на вопросы — как, зачем и почему? Иногда Петельникова задевала укоризненная мысль: чего он хотел от преступника — квалификации? Может быть. Потому что опытные преступники имели свой почерк, по которому, как ни странно, ловились скорее, чем новички.
— Аркадий Петрович, а деньги?
— Целы. Полторы тысячи лежали в ящике стола.
— Вор их не нашел?
Геолог вдруг задумался. Петельников не понял этой заминки, ждуще разглядывая сухие загорелые щеки с проступившими на скулах сургучными прожилками. Видимо, не от возраста, а от ветров-дождей. Как у придорожного валуна.
— Нашел.
— Почему так думаете?
— На них стояла баночка с женьшенем.
— Нашел и не взял?
Аркадий Петрович молчал, потому что затруднялся с ответом, да и спрошено вроде бы не у него. Петельников вздохнул: ну да, ему, работнику уголовного розыска, положено знать, кто, зачем и почему ворует. Но преступность касается всех, ибо она социальна и, значит, общечеловечна. Почему бы этому кандидату наук, человеку ученому, не поломать голову над элементарной для него задачкой: у Смагиных вор взял деньги и не взял вещи, а у него взял вещи и не взял денег…
— Денег не взял, дорогих вещей не взял… Аркадий Петрович, как это понимать?
— Да, странно.
— Что же это, по-вашему, за личность?
— Мне свое мнение излагать не совсем удобно…
— А оно у вас есть?
— Разумеется, — подтвердил геолог просто.
— Выслушаю с удовольствием…
Петельников приготовился терпеливо внимать чему-нибудь виденному в кино, читанному в детективах или слышанному от соседей: про Жору-дипломата, заставлявшего женщин одним взглядом отдавать ему серьги и любовь; про Виталика-вампира, иссосавшего свою жену до прозрачности; про шайку женщин-одиночек, разворовавших всех ребятишек из одного детского садика…