Преступник
Шрифт:
— И деньги целы, и вещи. Зря я органы потревожила. Видать, вор передумал, а то и совесть пробудилась.
— Скорее всего его спугнули.
— Нет, не спугнули.
— Откуда вы знаете?
— По одной махонькой пропаже.
— Вы же сказали, что все цело…
— Да такая пропажа, что бог с ней.
— Бабушка, не бог с ней. Для вас пустяк, а для нас улика.
— Варенье пропало.
— «Варенье» в смысле… То есть как варенье?
— Натуральное, сама варила.
Леденцов умолк. Он знал, что нужно задать следующий вопрос, точный
— Из каких плодов? — попробовал он вернуться на путь криминалистики.
— Из клубники.
— Сколько банок украдено?
— Полбанки.
— Взял уже начатую банку?
— Нет, взял-то он целую, но отполовинил.
— Ничего не понимаю… Взял банку клубничного варенья, отложил полбанки и унес?
— Нет же, молодой человек… Полбанки варенья унес, да только не в банке, а в желудке.
Леденцов оторопел. Не разыгрывает ли его эта старушка-каменотес?
— Хотите сказать, что варенье он съел?
— Ага, на кухне, ложечкой.
Разыгрывает. Или скормила внуку да позабыла. Что же, вор подобрал отмычки, открыл замок, проник в квартиру, съел полбанки варенья и ушел? И его ущипнула злость против этой пожилой гражданки, городящей несуразицу. Он тут же поймал себя на том, что злобится против вора, но без той веселости, которая была у капитана. А злоба в их деле не помощник. Да и круглые глазки с очками, круглые щеки с ямочками обескураживали. И вора она не придумала; иначе откуда бы она узнала про его манеру все открывать и распахивать?
— Банку, ложечку не трогали?
— Вымыла, милый, — закручинилась хозяйка и в успокоение предложила: — Чайку не выпьешь? С клубничным вареньем?
— С остатками из-под вора, то есть от вора? — усмехнулся Леденцов. — Где у вас тут телефон?
Старушка виновато засуетилась и провела его в переднюю, к полке. Он набрал номер. Голос у Петельникова был ждущий и тревожный.
— Товарищ капитан, все цело. Но преступник съел полбанки клубничного варенья.
Леденцов не знал, как он почувствовал и чем, но в эту короткую паузу от капитана потекла слаботочная радость.
— Теперь мы его поймаем, — вздохнул Петельников.
— Как?
— Сделаем анализ варенья. Попроси-ка у хозяйки пару баночек.
— Я серьезно, товарищ капитан…
— Леденцов, это подросток.
9
Еще когда говорил по телефону с Леденцовым, еще не положив трубки и не глянув на карту, еще ничего не обдумав и не решив, он уже прилип мыслью к этой восьмилетке, единственной в микрорайоне…
Петельников медленно взошел по лестнице на второй этаж с неожиданным чувством — не то мысль философская, не то печаль.
Все школы похожи. Уроковой тишиной, длинными коридорами, запахом натертых и перетертых полов… Давно ли он кончил школу? Как давно он кончил школу…
Шли уроки. Петельников
В темном тупичке сопели. Он стал, намереваясь спросить про канцелярию или учительницу.
— Отпусти, — попросил слезный голос.
— А будешь про меня трепать?
Петельников пригляделся. Длинный костистый парень, растопырившись по-паучьи, душил приемом второго, щупленького.
— Отпусти, — уже с хрипотцой попросил щуплый.
— Отпусти, — попросил и Петельников.
Костистый глянул на постороннего без интереса и задышал настырнее, видимо вжимая свои тренированные кисти. Петельников ухватил его за шиворот без всяких приемов и так рванул на себя, что парень с картонной легкостью оказался перед его лицом.
— Я не учитель, могу и оплеуху дать, — разъяснил Петельников.
— Не имеете права, — смекнул костистый, что нарвался на силу, и поэтому вспомнил о законе.
— Кто это тебе сказал?
— На правоведении. Бить нельзя.
— Разве я бить собираюсь? И разве на правоведении не сказали, что каждый гражданин обязан вступаться за жизнь и здоровье другого гражданина?
— Какого гражданина? — не понял костистый, тараща глаза и отдуваясь.
— Которого душил.
— Это Чулюка, отличник.
— Отличники тоже люди.
— У нас поединок, — нашелся парень.
— А он согласен? — Петельников поискал взглядом убежавшего Чулюку. — А силы равные? А весовая категория одна?
— Он без весовой категории заслужил…
— За что же?
— Я с бабкой живу, — насупился парень. — Она часто в школу приходит. А он ее обзывает Ром-бабой.
— Почему же Ром-бабой?
— Меня Ромкой зовут…
Звонок школу разбудил. Вокруг сразу заклубились какие-то группки, стайки, цепочки и повлекли этого Ромку в даль коридора. Петельников стоял, оглушенный непривычным гомоном. Вернее, забытым, а теперь всплывшим из отстойников памяти и задевшим той грустью, которая прикоснулась к нему еще на лестнице.
— Вы кого ищете? — спросила пожилая женщина, — конечно, учительница и, конечно, математичка, что Петельников определил по какой-то геометрической строгости лица.
— Директора или завуча…
— Обе в роно.
— Пожалуй, мне нужны классные руководители восьмых, — отмел он все другие классы. — Я из милиции.
— Пойдемте в кабинет…
Они оказались, видимо, в учительской, в уютном уголке под портретом Макаренко, в низких мягких креслицах вокруг журнального столика — только кофе не хватало. Петельников не то чтобы развалился, но сел вольготно, коли выпало редкое время отдохнуть в мягкой мебели. Да и разговор предстоял сложный. Но трое классных руководительниц — та, которая его привела, еще одна пожилая и третья, лет тридцати, — не сели, а полуприсели, как на жердочки, готовые сорваться и бежать. И он вспомнил, что у них всего лишь десятиминутная перемена.