Преступники
Шрифт:
— Скажите, Андрей Романович, как вы ухитрялись кормить, одевать и обувать семью на сто рублей в месяц? — спросила Дагурова.
— Скромно жили… Я же не Ростовцев, — все еще не поднимая глаз, ответил обвиняемый.
— Ну, если вы считаете, что истратить на одну сауну с крытым бассейном сорок тысяч, это скромно… — усмехнулась Ольга Арчиловна.
— Баня — единственная моя страсть и отрада, — жалобно произнес обвиняемый. — Все, что я имел в жизни. Из благ материальных, так сказать…
— А золотые слитки, монеты, — стал перечислять Чикуров, — камешки…
— Ка-какие камешки? — заикаясь, переспросил Рубцов-Банипартов.
— Не галька, разумеется… Бриллианты. На сумму более двухсот пятидесяти тысяч…
— Откуда? — изобразил на лице крайнее удивление обвиняемый.
— Откуда — это вам лучше знать, — сказал следователь. — Вы прихватили их с собой в Ялту. А когда поехали с Варничевой в Новый Афон, оставили на квартире будущей жены в старом
Рубцов-Банипартов с шумом выдохнул воздух. Он несколько минут сидел словно оглушенный.
— Что, нашли при обыске? — тихо спросил он.
— Татьяна Николаевна сдала в милицию, — сказал Чикуров.
— Сама?!
— Сама.
— Вот дура! Жрала бы всю жизнь хлеб с маслом, а сверху — икры на три сантиметра!.. И я еще хотел на ней жениться!..
— При живой-то жене и детях? — заметил Игорь Андреевич.
На это обвиняемый ничего не ответил. Игорь Андреевич попросил его вернуться к рассказу о роковом вечере в доме Ростовцева.
— На чем я остановился?
— Вы с Ростовцевым стали выяснять, кто что для кого сделал, — напомнил Игорь Андреевич.
— Да, да, да!.. Подвели, так сказать, баланс… Этот надутый индюк вдруг заявляет мне: если бы я знал, что ты подлец, то никогда бы не сделал тебя своим заместителем… Я, конечно, в долгу не остался, говорю: простить себе не могу, что из паршивого кандидата наук сделал генерального директора!..
— Вы действительно сделали? — спросил Чикуров.
— Факт! Когда Ганжа ушел по состоянию здоровья, — Рубцов-Банипартов с опаской глянул в сторону Харитонова, — возник вопрос, кто встанет на его место… Конечно, лучше бы всего — Семизоров. Ох, мужик! Ох, голова!.. Но биография не всем нравилась… Да и в мои планы он не вписывался, хотя я знал, что Ганжа его проталкивал… И тут приехал в очередной раз Ростовцев знакомиться с безотходным производством, которое вовсю разворачивал Семизоров. Ростовцев тогда работал старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте… Я пригляделся к нему, вижу, человек чего-то хочет, желания бурлят… Разговорились. Оказывается, у него дядя какая-то шишка… Ну, я и кинул мысль, а не перебраться ли Аркадию Павловичу в Березки?.. Он, как всегда, напустил на себя гонору: да что ты, да если я захочу!.. Стану чуть ли не академиком!.. Но я-то справочку уже о нем навел. В Москве ему как раз ничего и не светило. Кандидатскую диссертацию защитил со второго захода. Кабы не дядя, вообще бы не защитил. РАПы его никто внедрять не брался — сомнительная штука… Как-то вечером я пригласил его к себе, распили бутылочку коньяка. Гну свою линию: берись, мол, твой дядя поможет, да и у меня кое-кто в области есть, и повыше… Он спрашивает: ты-то чего печешься обо мне?.. Я ему прямо: станешь генеральным директором, возьмешь меня заместителем по снабжению. Будешь как сыр в масле кататься. А что глушь — ерунда. Лету до Москвы — всего ничего… Вижу, проняло его. Улетел в столицу, а недели через три, опять же не без моих людей, был назначен… Вот это все я ему и напомнил… Ростовцев будто и не слышит. Говорит: если бы не я, то «Интеграл» так и остался бы захудалым объединением! Я ему: врешь! «Интеграл», который сейчас, не ты, а такие, как Семизоров, Рогожин, ребята из «Эврики» и многие другие сотворили! Он кричит: что такое «Эврика»? Пацаны! Фантазеры!.. Хорошо, говорю, почему ты боишься свои РАПы выставить на обсуждение? Может, что-то усовершенствовали бы? Он аж позеленел от злости: что ты сравниваешь мое гениальное изобретение с какими-то игрушками, которые выдумывают в «Эврике»! Меня умоляют переехать в Москву, предлагают высокий пост в министерстве, но я не хочу бросать «Интеграл», который тут же захиреет!.. Я ему: брось трепаться, без тебя дела пойдут лучше, ей-богу! Ты даже толком-то не знаешь, что творится в нашем объединении! Принимаешь делегации, сидишь в президиумах, любуешься своими портретами и статьями в газетах, которые организовывает шестерка Мелковский… Паразит, говорю, ты! Перед всеми хочешь казаться добрым, заботливым, всемогущим! Если кому надо отпустить «Баурос» для «дела», пишешь резолюцию: выдать! А когда хочешь отказать, посылаешь ко мне и звонишь: не давать! Ну да, как же, Ростовцев душа-человек, а Банипартов сволочь и скряга!.. А история с Рогожиной?.. Ведь это он дал мне команду выжить Александру Яковлевну с ее участка, чтобы там построить сокохранилище. Рогожина отстояла свой дом и место, где похоронены партизаны. Два раза посылал меня туда Ростовцев. На посмешище выставил… Но когда почувствовал, что райком и общественность на стороне Александры Яковлевны, мне высказал публичное порицание и выделил деньги на строительство памятника героям-партизанам!.. Каков мерзавец, а?.. Так что слава, говорю, у тебя дутая! А сам — тьфу! — и плевка не стоишь!.. Понимаете, граждане следователи, накопилось у меня, ей-ей! Сколько унижений я от него вытерпел, только мне одному известно!.. Расскажу лишь один случай… Охотились мы в прошлом году на уток. Осень уже была, холодина, сырость… Мы
— И вы полезли? — спросила Ольга Арчиловна, на лице которой появилось отвращение.
— А что делать? — развел руками Рубцов-Банипартов. — Приходилось играть в поддавки… Этот случай я тоже напомнил ему там, в особняке… Говорю: больше не собираюсь таскать для тебя уток из вонючего болота!.. Он этак сквозь зубы процедил: будешь таскать, как миленький… Я был тогда уже на пределе. Думаю, врезать ему, что ли, промеж рогов? До того мне была омерзительна его холеная рожа!.. Все-таки взял себя в руки. Хватит, говорю, погорячились. Надо искать выход, потому что Пляцковский так дело не оставит. Утро вечера мудренее, завтра встретимся, подумаем, позвоним кое-кому… Ей-богу, разошлись бы мы тогда по-мирному, ничего бы не случилось. Но… — Обвиняемый тяжело вздохнул. — Видно, от судьбы никуда не уйдешь… Воды можно, граждане следователи?
— Пожалуйста. — Чикуров налил ему воды. Рубцов-Банипартов медленно выпил ее, отдал стакан.
— Да, от судьбы никуда не уйдешь, — повторил он. — Я уже было направился к двери, он приказывает: стой! Выход один — бери все на себя! Мол, ослабил контроль в цехе по производству «Бауроса», не доглядел, прошляпил и так далее… Мы с помощью товарищей замнем… Я говорю: басни эти пой кому-нибудь другому. Тут пахнет уголовным делом. Как начнут раскручивать — докопаются до всего… Ну что ж, отвечает он, одному, срок дадут меньше, и колония будет с режимом помягче. Это я, мол, устрою и еще гарантирую, что каждый месяц твоя семья будет получать пятьсот рублей… Я, ей-богу, опешил, спрашиваю: ты серьезно? Он говорит: вполне… Я и рявкнул: садись сам, если ты такой умный, я твоей семье в месяц тыщу обещаю!.. Ростовцев обозвал меня последними словами и пригрозил: если не соглашусь, он через своих дружков сделает так, что на меня еще повесят и покушение на Баулина. Тогда, мол, на вышку потянет… Я прямо обезумел! Он еще смеет грозить, гнида этакая!.. Последней каплей были его слова… Доподлинно привожу: «Запомни, ты никто! Скажи спасибо, что я пока забочусь о тебе… Пшел вон!» А сам преспокойно уселся за стол, словно меня и не существует вовсе…
Рубцов-Банипартов нервно хрустнул пальцами, несколько раз судорожно сглотнул. Его не торопили, понимали, что сейчас для обвиняемого последует самое тяжкое признание.
— Меня трясло!.. — заговорил Рубцов-Банипартов. — Я готов был перегрызть ему горло зубами!.. От такого состояния пот с меня бежал градом… Полез за платком… Вспомнил: пистолет… А в голове — тук-тук-тук… Словно бес нашептывает: убей гада, всем будет лучше… Выхватил наган, шагнул к нему… Эта сволочь, кажется, что-то почувствовала… Он чуть приподнялся со стула… Я… Я… Приставил дуло к виску и сквозь платок нажал на курок… Как бабахнет!.. Все!.. Он упал лицом на стол…
Рубцов-Банипартов опять замолчал, сидел обмякший, жалкий. На его худом, изможденном лице затухал ужас вновь пережитой сцены.
Дальнейший рассказ его протекал вяло, как будто из обвиняемого вышла вся жизнь, осталась лишь внешняя оболочка. По словам Рубцова-Банипартова, после выстрела он пришел в себя не скоро. Первая мысль — скорее бежать из этого дома! Он действительно выскочил во двор. Через дверь. Свежий воздух подействовал на него несколько отрезвляюще. Вот тогда и возникла мысль инсценировать самоубийство Ростовцева.
Он вернулся в дом, закрыл наружную дверь на ключ. Затем прошел в кабинет, поднял брошенный ранее на пол наган, приложил к его рукоятке безжизненную руку Ростовцева.
Создав видимость, что генеральный директор «Интеграла» покончил с собой, Рубцов-Банипартов теперь уже покинул особняк через окно кабинета.
Уехал он из Березок 27 июля, через день, успев дать задание через секретаршу Ростовцева его шоферу, чтобы тот встретил жену Аркадия Павловича.
Потом была Теберда, инсценировка своего самоубийства…
— На что вы надеялись? — спросил Чикуров. — Какую цель преследовали?
— Я не особенно верил, что вы примете смерть Ростовцева за самоубийство… Но несколько дней выигрывал, — признался обвиняемый. — Вы ведь должны все проверить — разные там экспертизы, анализы… И анонимку я послал вам, Игорь Андреевич, с той же целью — потянуть время…
— «Самоутопление» вы обставили довольно грубо, — заметил Чикуров. — Даже пожалели оставить вместе с одеждой свои фирменные часы. Купили дешевые…
— Жаль было расставаться с «Ориентом», — смущенно произнес Рубцов-Банипартов. — Простая человеческая глупость: ворочаешь тысячами, а горишь на копейках… С «Ориентом», конечно, я сплоховал… Но другая моя ошибка была совсем непростительна. Совершенно вылетело из головы, что Азочка знала о Варничевой… Башковитый у вас этот опер, прибалт. Латынис обставил меня, как мальчишку…