Прежде, чем их повесят
Шрифт:
Сперва Джезаль негодующе про себя хмыкнул: очередная дикарская выходка! Хвала звездам, хоть штаны не скинул! Однако по мере того как намокала крутка, категоричности у него поубавилось. Возможно, в поведении северянина все же был здравый смысл… Что в одежде мокро и холодно, что без одежды, только во втором случае влажная ткань не натирает так ужасно кожу. Девятипалый ухмыльнулся, будто прочитав его мысли.
— Так, морось. Солнце ведь не может светить постоянно. Надо быть реалистом!
Джезаль стиснул зубы. Еще одно предложение быть реалистом — и он проткнет умничающего верзилу клинком. Проклятая, полуголая
— Чертов дикарь, бесполезное животное… — пробормотал он себе под нос.
— Вот дойдет дело до драки, затанцуешь от радости, что он с нами, — заметил со скрипучей повозки Малахус Ки, искоса взглянув на Джезаля.
Длинные волосы ученика прилипли к впалым щекам, а белая кожа блестела от влаги, что придавало ему еще более бледный, нездоровый вид.
— Твое мнение меня не интересует.
— Если человека не интересует мнение окружающих, ему лучше молчать. — Малахус кивнул мокрой головой в сторону Девятипалого. — Это Девять Смертей, на Севере его все боятся. От его рук людей погибло больше, чем от чумы.
Джезаль хмуро посмотрел вслед небрежно сидящему в седле северянину и, немного подумав, презрительно усмехнулся.
— А меня не напугать, — проронил он как можно громче, но так, чтобы Девятипалый не слышал.
Ученик фыркнул.
— Да ты никогда на мечах-то просто так, от злости, не дрался, зуб даю.
— Вот сейчас и начну! — свирепо глядя на Малахуса, огрызнулся Джезаль.
— О, сколько ярости! — рассмеялся ученик, на которого угроза Луфара, как ни досадно, не произвела должного впечатления. — Но если тебя интересует, кто тут, на мой вкус, бесполезен и кого можно было не брать…
— Ах ты!..
Небо озарила яркая молния. Джезаль от неожиданности подпрыгнул. Следом, пугающе близко, полыхнула вторая. Светящиеся щупальца рассекали набухшие брюха туч и расползались змеями по низкому черному небосводу. Над сумрачной равниной, сливаясь с шумом ветра, прокатился с грохотом и треском долгий гром. Когда все стихло, мокрая повозка уже уехала далеко вперед, и достойно ответить на оскорбление Малахуса Джезаль не успел.
— Чертов ученик, чертов идиот… — прошипел он, глядя на покачивающийся впереди затылок.
В начале грозы, пытаясь приободриться, Джезаль воображал, как его спутников по очереди испепеляют молнии. Вот бы небеса изжарили Байяза до горстки пепла! Это, кстати, было бы справедливо. Вскоре он устал даже фантазировать об освобождении от ненавистной компании. Вряд ли молния поразит больше одного человека за день, а если так, то лучше уж умереть самому. Вдруг повезет, чем черт не шутит? Сверкающая вспышка — и сладостное забытье. Поистине благословенное избавление от нынешнего кошмара.
По спине Джезаля, щекоча натертую кожу, стекала тонкая струйка воды. Ему до смерти хотелось почесаться, но он сдерживался: почешешь в одном месте, потом зачешется в десяти — шея, лопатки и прочие места, куда не дотянуться. Джезаль закрыл глаза; под грузом отчаяния голова медленно клонилась вниз, пока мокрый подбородок не повис вровень с грудью.
Когда он в последний раз виделся с Арди, тоже шел дождь. Воспоминание было мучительно ярким. Как наяву он видел синяк на ее лице, цвет глаз, губы, кривоватую улыбку… От одной мысли об Арди в горле знакомо вставал комок. Этот комок он сглатывал за день раз по двадцать. Первый раз утром, как только разлеплял глаза, последний — ночью, улегшись на жесткую землю. Очутиться бы сейчас с Арди, в тепле и безопасности — вот он, предел мечтаний.
Интересно, долго она его прождет? Сколько недель минуло, а от него ни ответа, ни привета. А вдруг она каждый день пишет ему письма в Инглию? Которые он никогда не прочитает. Нежные письма. Письма с отчаянными просьбы рассказать новости. С мольбами об ответе. Теперь ее худшие опасения подтвердятся. Решит, что он вероломный осел, лжец и напрочь о ней забыл. А это все так далеко от истины! От отчаяния Джезаль заскрипел зубами. Но что тут сделаешь? Даже если бы ему удалось, невзирая на грандиозный ливень, написать письмо, как его отправить в Адую из глухих, разоренных земель, вроде этой пустоши? Мысленно он на все лады проклинал Байяза, Девятипалого, Длинноногого и Малахуса Ки. Проклинал Старую империю и ее бескрайние равнины. Проклинал дурацкое безумное путешествие. Это уже вошло у него в привычку.
Джезаль потихоньку начал смутно осознавать, что прежде жил весьма легко и привольно. И почему он так нудно, долго ныл из-за ранних подъемов на тренировку? И из-за игры в карты с недостойным плебеем лейтенантом Бринтом? И слегка разваренных сосисок на завтрак? Да ему следовало ходить вприпрыжку, лучиться радостью и хохотать только потому, что над головой сияет солнце! Джезаль закашлялся, засопел и растертой рукой вытер растертый нос. Хорошо, что кругом вода — слез никто не заметит.
Больше него страдала, наверное, лишь Ферро, которая время от времени с гримасой ненависти и ужаса поглядывала на треклятые непросыхающие тучи. Вид у нее был жалкий: короткие колючие волосы облепили голову, вымокшая насквозь одежда висела на худеньких плечах как на вешалке, по иссеченному шрамами лицу текла вода, на кончике острого носа и подбородке висели капли. Ни дать ни взять злая кошка, которую неожиданно окунули в лужу: сразу кажется меньше на четверть, да и свирепость будто смыло. Возможно, женский голос немного рассеет его тоску, а Ферро — единственная женщина на сотни миль вокруг.
Джезаль пришпорил лошадь и, поравнявшись со спутницей, постарался дружелюбно улыбнуться. Та смерила его мрачным взглядом. Ему стало не по себе. С близкого расстояния от Ферро снова веяло опасностью. Как же он забыл о глазах! Желтые, странные, сбивающие с толку. Пронзают тебя, словно два кинжала. Мелкие зрачки жалят, точно острия булавок. Зря он к ней подъехал, придется хоть что-то да сказать.
— Наверное, в твоих родных краях дожди не часто идут?
— Ты заткнешь свою долбаную пасть или тебе врезать?
Джезаль лишь закашлялся, а затем, незаметно отстав, глухо процедил:
— Вот сука бешеная…
Ну и черт с ней! Пусть мучается. Он не намерен упиваться жалостью к себе. Это не для него.
Дождь наконец закончился, но воздух еще пропитывала густая сырость, а небо отливало странными цветами. Меж клубящихся над горизонтом облаков прорывались розово-оранжевые блики вечернего солнца, озаряя серую равнину зловещим фантастическим сиянием. В этот миг взорам путешественников и открылась страшная картина.