Прежде чем сдохнуть
Шрифт:
Чтобы там его бойцы движение где нужно перекрыли в день бала, поохраняли автомобили дорогих гостей. Ну и еще он поставил к празднику десяток симпатичных парней, которые дарили эндорфины богатым дамам в возрасте, которым так и хотелось пройтись в туре вальса или мазурки, да некому было их пригласить. И вот эти бравые парни в смокингах, напуская на себя таинственность, развлекали этих «девушек» танцами и посылали им розы в бокалах голубого, как небо, «Аи». Естественно, они не раскрывали свой истинный род занятий, так что у тетенек потом оставалось приятное послевкусие легкого флера, праздника и романтического приключения. Они готовы были тут же, не отходя от танцпола, купить билеты на следующий бал.
Так вот, на этом балу мы, две крашеные курицы, изображали райских
Когда гости торговали право заказать музыку для следующего танца, и сумма шла уже на десятки тысяч долларов, мы не в силах сдержать своих истинных эмоций скорчили одинаково насмешливо–изумленные моськи. Просто насмешкой легче всего было замаскировать искреннюю зависть и подавить желчь, которая, наверное, затопила бы весь зал, если бы мы не были такими хорошими актерами. Но друг друга мы просчитали сразу. Тут же бахнули на брудершафт негламурной водки. Нача-ли травить анекдоты, даже что-то сплясали. Ну и подружились между делом. Наконец и у меня появился друг среди силовиков, как у каждого уважающего себя журналиста.
Федя выручал меня, я, чем могла, помогала ему. Например, когда в период Новой смуты в междуцарствия Путина на Фединой территории подавляли стихийные митинги и пикеты, я старалась, чтобы в нашем журнале действия его подчиненных представлялись в максимально сдержанном свете. А он, когда в Москве действовал комендантский час, раздобыл для меня круглосуточные спецпропуска.
К этому самому Феде и обратился за помощью мой сын, когда я пропала, а Васильев, пользуясь служебным положением и связями, поставил на уши всю Россию и заставил всех меня искать.
Так что меня довольно быстро нашли, и теперь под конвоем машины спецсопровождения я пилила в Москву. Причём полицейчики гнали меня не к дому, а прямо в служебный кабинет Феди. Что ж, я была совсем не против повстречаться со старым боевым товарищем и побалакать с ним за жизнь. Мне даже сделалось смешно, что моя пропажа наделала столько переполоха.
Я и не ожидала, что я такая важная птица. Это как-то повысило самооценку.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Федя встретил меня радостно и даже не устроил выволочку за ложный кипеш, поднятый по моей вине. Он поцеловал меня в щеку, бесцеремонно щипнул за бок, резюмировал:
— Сонька, да ты совсем отощала! Сто лет тебя не видел. Поехали ко мне на дачу, будем тебя кормить и пьянствовать твое возвращение! А сыну сдам тебя завтра.
— И то правильно! – хохотнула я в ответ. – Пусть еще денечек понервничает.
— Да нет, понервничал он уже достаточно, я ему позвонил, что ты нашлась.
Отмечать мой камбэк в мир людей мы начали еще на заднем сиденье его служебной «бэхи». Когда мы вывалились на ровно стриженый газончик дачи на Пироговском водохранилище, подзабытое ощущение родства душ вернулось к нам. Я неумело актерствовала, в лицах изображая Федьке жителей нашей богадельни, он смеялся и хлопал себя по ляжкам. Мы зашли в дом, симпатичная Федькина жена приветственно кивнула, выдала мне во временное пользование свой спортивный костюм, и мы втроем отправились к берегу маленького прудиках у них на участке. В пруду неправдоподобно шумно и тяжело плескались любовно откормленные рыбы. В свой час им предстояло попасться на удочку Васильева и стать специальным угощением для особо дорогих гостей. Один берег пруда был отделан на манер патио с мангалом–барбекю по центру. Федина жена нанизывала на шампуры осетрину, куру и свинину. Ароматы их «на раз» отключали действие всех критических отделов мозга, от всего мыслительного аппарата оставалось только что-то наивно–первобытное, открытое и доверчивое. Элитный армянский коньяк подключался к процессу интеллектуальной дезорганизации и окончательно «вырубал» серое вещество.
Пока шашлык готовился, я уже успела порадовать хозяев гостеприимного дома рассказом про безумную Наткуколлекционершу детей от разных мужиков, про то, как опозорилась бывшая жена Рафаэля Акопова и светская звезда Алка Максимова, обломавшись с наследством, и как ее по этому по–воду начали чморить у нас пансионе. Изобразила в красках и замороженную Танечку, которая оказалась любовницей моего мужа. И не преминула злорадно пройтись по обнаружившемуся бесплодию знаменитого рублевского психотерапевта, который в свою очередь был ее мужем.
Хозяйка дома слушала все с интересом, а вот самому Феде я, похоже, особых новостей не сообщила. Впрочем, он тактично кивал подбородком на все мои истории и не признавался, что где-то в их служебных досье забавные повороты биографии всех этих людей давно запротоколированы и тщательно описаны.
Наконец я дошла до момента своего позорного бегства из пансиона и описания нашей схватки.
— Как все эти писучие злюки набросились на меня! Как голодные блохи на здоровую собаку, – махала я руками. – Начали кусать и пинать. И особенно усердствовала, знаете, кто? Некая Нина. Это у нас такая лесбиянка проживает. Вот она охотнее всех меня дубасила. Я не ожидала. Мне казалось, что она как лесбиянка должна с некоторым трепетом относиться к женской плоти. Ну, нежнее как-то. А она же готова была меня прикончить на месте!
— У вас там даже есть живая лесбиянка? – подняла брови Федина жена.
— Еще какая живая! – всплеснула руками я. – И даже очень влюбленная. Она ухлестывает за некой Леной Моисеенко. Я про Ленку мало что знаю, только то, что она была каким-то доктором.
— Федь! – повернулась хозяйка всем корпусом к мужу. – Ты слышишь, у Сони в пансионе живет Лена Моисеенко, бывший врач.
Неужели та самая?
— Что значит «та самая», – навострила я уши.
— Это не жена ли Андрюхи Моисеенко, – возбужденно спрашивала Федина жена.
— Возможно, – флегматично повел плечами Федька.
— Андрюха Моисеенко был Фединым начальником, – закудахтала жена Васильева, обрадованная тем, что и она, наконец, может вставить в разговор свои «две копейки». – А Ленка – его жена. Знаешь, такой типичный союз – он в погонах, она – медичка. Весьма симпатичная пара была. Потом у нее какие-то неприятности на работе случились, и она оказалась домохозяйкой. Ее уволили и никуда уже на работу не брали. Федь, помнишь, мы с ними еще как-то на майские праздники в «Новогорске» пересеклись? Ну, когда еще команду эту вашу «Динамовскую» потравили? Она как раз уже без работы сидела и злобствовала. Такая очень ядовитая сделалась.
— Да помню, конечно, – лениво пошевелил растопыренными коленками Федя. – Ну, Лена и Лена. Что ж теперь. Баба как баба.
Тоже вот стареет.
Федя, похоже, сегодня, как всегда, рано встал и к вечеру его изрядно разморило. Он уже похрапывал, неловко свесившись с кресла, когда приготовились шашлыки. Мы с его женой вдвоем подналегли на коньяк и осетрину, пахнущую костром. Старались говорить тихо, так, чтобы не разбудить спящего Федю.
— Ой, это вообще самый ужасный отпуск у нас был за все время, – возбужденно хлопала наклеенными ресницами хозяйка дома, вспоминая, очевидно, одно из самых ярких приключений в своей жизни. – Помню, просыпаемся мы, а нам в дверь стучат – и сразу на допрос. Федька мне только и успел сказать: «Алинка, ты ни про что не в курсе». (Так я наконец вспомнила, что жену моего боевого товарища зовут Алиной, и с этого момента строить беседу мне стало намного легче.) Словом, парочка изрядно перепугалась, что их обоих возьмут за мягкое место в связи с многочисленными нарушениями подполковника Васильева. Но, как ни странно, его не расспрашивали ни о незаконно выданных пропусках во время действия комендантского часа, ни о безвозмездных пожертвованиях в его пользу со стороны строительных и торговых компаний, располагавшихся в его округе. Супругам задавали очень странные вопросы: что они делали накануне вечером, что ели, да как им спалось. Как будто это был не допрос, а беседа с вежливым, но дотошным служащим из отдела сбора отзывов клиентов какой-нибудь международной корпорации.