Прежде, чем умереть
Шрифт:
— Всегда лгал! Рядился попом! А сам...
— Нет, молчи.
— Он — чудовище! Чудовище!!!
— Эк мальца пробрало, — подивился я накалу страстей.
— Думаете, это черти в полях скачут?! — продолжил Игнат, полностью владея охуевшей от такого напора публикой. — Это его дети!!!
— Чего блядь? — вырвалось у меня само собой, и инстинкты подсказали, что пора двигать к выходу, ибо пацан ебанулся, а примерять гнев толпы на себя я желания не испытывал. Но то, что случилось дальше, заставило меня пересмотреть своё мнение о состоянии душевного здоровья Игната.
Отец Емельян, продолжавший весь второй акт пятиться вглубь храма, вдруг припал к земле и,
— Чтоб меня... — замер с раскрытым ртом Стас, нащупывая хлястик спрятанной под куртку кобуры.
— За ним! — пихнул я его в плечо и бросился к выходу, распихивая оцепеневшую паству. — С дороги, вашу мать!
Но наградой мне была лишь тень, скачущая по крышам изб и растворившаяся в утреннем тумане ещё до того, как я успел её толком разглядеть.
Тем временем из церкви донеслись звуки выстрелов. Станислав самоотверженно тащил через начавшую приходить в себя толпу Игната, паля в воздух и отвешивая люлей особо настырным, не забывая при этом разъяснять ситуацию:
— А ну съебли нах**! Он свидетель! Куда сука лезешь?! Это дело Навмаша! Положу всех кхерам собачьим! Дорогу!
На пальбу примчались Ольга с Павловым и включились в процесс спасения «свидетеля».
— К старосте его, и держать оборону, — приказал я Оле, а сам взял на себя обязанности переговорщика с негодующим народонаселением, раскинув руки на манер несущего благую весть волхва: — Ну-ка все замерли на месте и слушаем меня, или будете слушать пулемёт! Вот так, да, не надо окружать, а то неслышно будет! Нет, сначала говорю я, а уж потом вопросы! Итак, друзья мои, сегодня вы все стали свидетелями феноменального явления, которое в научных кругах называется мимикрией. Чтобы всем было понятно, мимикрия — это такая хитрая наёбка, когда вы думаете, что перед вами отец Емельян, а на самом деле там неведомая х**ня в рясе. Но не стоит волноваться! — повысил я громкость, стараясь перекричать зароптавшую толпу. — Всё будет в порядке, для того мы и здесь! Операция по изобличению выродка-самозванца прошла блестяще, в чём все вы могли убедиться. И звонарь Игнат оказал в этом деле неоценимую помощь следствию. В связи с некоторыми вновь открывшимися фактами нам ещё предстоит допросить его и сделать соответствующие выводы. Однако в целом ситуация нормализована, и опасность миновала!
— Схуя ли она миновала?! — гаркнул кто-то смелый из задних рядов.
— Да! — подхватил ещё один. — Емельян-то утёк! И чего теперяча делать?!
— Ежели это его проделки, так теперь он вовсе осатанеет!
— Народ! — снова решил я воззвать к здравомыслию. — Вы чего разгалделись? Мы вам причину бед выявили? Выявили. Обстоятельства выясняем? Выясняем. Вот ты, да ты, горлопан, — выловил я из толпы одного зачинщика, — пойди-ка сюда! Ты чем недоволен?
— Да я-то что? — сразу погас в нём боевой задор. — Я ж только «за». Э-э... Спасибо вам.
— Вот то-то и оно! А теперь расходитесь по домам! О дальнейших планах вам сообщит староста, после того, как мы закончим дознание! Разошлись, я сказал!!!
Толпа ещё маленько пороптала себе под нос и начала рассасываться.
Удивительное, всё-таки, дело — стадность. Эгоистичные существа, больше всего озабоченные сугубо личными потребностями, собираются в кучу, и над ней сразу начинает витать дух коллективного разума. Они каким-то неведомым образом проникаются общей идеей и начинают выражать её, как один, дополняя друг друга. Заряженная целью толпа — страшная сила. Тупая, как скот, но чертовски эффективная, благодаря своему примитивизму. Ей не доступны такие штуки, как критическое мышление, тактика или стратегия, но она так же лишена сомнений, страха и морали. Каждый из толпы, сколь бы умён он ни был, превращается в примитивную клетку единого организма, его личное мнение перестаёт иметь значение, оно вообще перестаёт существовать, уступая место коллективному. Но в какой из множества голов это коллективное рождается? В той, которая громче всего кричала. Голос толпы всегда начинается с одного выкрика. И стоит только локализовать этот голос, как толпа из смертоносной стихии превращается в послушное стадо.
В доме старосты царил террор. Стас жёстко прессовал пацана, добиваясь разъяснений, как же так вышло, что все думали на безобидную содомию, а по факту вскрылся межвидовой заговор с геноцидом:
— Ты, сука, тупой?! Ты почему молчал?!
— Я думал, вы знаете! Вы же сами так сказали!
— Мы сказали, что знаем про твои шашни с попом!
— Нет! Не так было!
— Подсознание, Станислав, подсознание, — потрепал я дрожащего как осиновый лист Игната по голове, — иногда может сыграть злую шутку. Особенно, когда ты уверен, что говоришь об очевидном, а оно таковым не является.
— Как вы вообще могли подумать, будто я и отец Емельян...? — скривился Игнат.
— Эка невидаль.
— Кто такое говорит?
— Птичка напела, — глянул я вскользь на притихшего старосту. — Ладно, сейчас вам не о сексуальных предпочтениях думать надо. Так ведь, Вениаминыч? Давай-ка закроем сделку и не будем отвлекать тебя от решения насущных проблем.
— Как закроем? — выпучил тот глаза.
— Мы свою часть исполнили, дело за тобой, и будь здоров. Ты ведь хочешь быть здоров?
— Да, но ведь...
— Мне не показалось? Я сейчас действительно услышал «но»?
— Предлагаю приступить к плану «А», — сорвал Стас с подушки наволочку и соорудил очень милый кляп.
— Нет-нет, — замахал руками Тарас, — вы не так поняли! Я заплачу вам! Хорошо заплачу. Только помогите. У нас тут ведь и оружия-то нет. Не с вилами же на этих выблядков идти. Помогите, — сплёл он пальцы в замок, — Кадом в долгу не останется.
— И какова цена вопроса? — осведомилась Ольга.
— А сколько хотите? Я в таких расценках-то не силён, но мы заплатим, золотом, не сомневайтесь.
— Я против, — решил вдруг испортить всем настроение Павлов. — Это не наше дело и отвлекает от приоритетной задачи.
— Двадцать, — выдохнул Тарас. — По пять золотых каждому. А? Что скажите?
— Может, лейтенант и прав, — почесал я затылок. — За время дороже.
— Двадцать четыре.
— За меня одного больше давали, — усмехнулся Стас.
— Тридцать два, — увеличил шаг торгов староста, и голос его дрогнул, словно что-то лопнуло внутри.
— Погодите, — вскинул я руки. — Прежде, чем торговаться, не помешало бы узнать, что мы тут продаём. Игнат, будь добр, расскажи нам.
— Ну, — передёрнул он плечами, — а с чего начать?
— Начни с того, что у отче под рясой.
Малец залился багрянцем, подумав, видно, что я опять съехал на больную тему, но потом смекнул о чём речь и начал свой рассказ.
— То, что Емельян не человек — это точно. По крайней мере, не полностью человек. Я ни разу не видел его целиком без одежды. Только ноги. И они... Не знаю, как сказать. Я сперва даже не понял, что там. По-моему, их больше пары. А может то и не ноги вовсе. Когда Емельян понял, он будто озверел. Повалил меня, схватил за шею, думал, голову оторвёт. И лицо у него такое было... Никогда я таких лиц у людей не видал. Чисто Сатана.