Прежде, чем умереть
Шрифт:
— Никогда, — поднял Ветерок левую ладонь, а указательным пальцем правой начертил крест возле сердца. — А сильно ли нужны эти двое для успеха нашего дела? Не подумай дурного, — всплеснул Саня руками. — Просто, вы в последнее время не шибко ладите, а я по опыту знаю, чем такое заканчивается, когда до цели последний шаг.
— Неужели?
— Вызубрил как «Отче наш», потому и живой.
— Ты живой потому, что я так решил. Но сегодня я переменчив, как юная дева погожим майским вечерком после стакана сивухи, так что не дёргай судьбу за яйца, говори по делу.
— Хорошо, — Ветерок зачем-то оглянулся и проверил, плотно ли закрыта бойница. — Есть кое-что, о чём я умолчал, но не намеренно. Просто, тогда это в голову не пришло даже. Стресс, шок... понимаешь? А сегодня вот сижу себе, вспоминаю тот разговор наш
— Если ты сейчас же не перейдёшь к сути, я совершу нечто ужасное и непоправимое.
— Ладно-ладно, минуту терпения. Тут ведь вся суть в контексте сокрыта, оттого и изложения требует обстоятельного. Ты про Самару много слышал?
— Слышал, что мёртвый город, а отчего мёртвый — не знает никто. Стоит нетронутый с самой войны. Байки ходят всякие, будто вирус там всех покосил, оружие бактериологическое. А ещё про призраков слышал, про огни блуждающие, и про то, что мало кто оттуда возвращался.
— Точно, — покивал Ветерок весьма довольный моим знанием фольклора. — А мне вот посчастливилось одного возвращенца лично повстречать. И, скажу я тебе, байки он травил такие, что до нужника потом ссыкотно в одиночку ходить было. Рассказывал про демонов огненных, сквозь стены проходящих; про чертей с дома на дом скачущих, будто их земля к себе не тянет; про огни в небе и звук, от какого в уши себе стрелять охота, лишь бы не слышать. Я тогда сказочника этого в умом тронувшиеся записал. Ну не может такой х**ни взаправду быть. А он так рассказывал, что не хочешь, а поверишь, у него ком в горле вставал, слёзы наворачивались. Говорил, что двинули отрядом в дюжину стволов. Долго людей искали, многие отказались наотрез, да и тех смельчаков каждый встречный-поперечный отговаривал, прослышав, куда собрались. Не послушали. На двух машинах поутру въехали в город. А там — мама дорогая! — в домах барахла всякого, в рамах стёкла целые, хрусталь, сервизы, проводка медная! А от хозяев только кости по полу валяются. Обрадовались, давай таскать тюками да ящиками. Весь день машины забивали, а как стемнело... так и началось. Из дюжины только один вернулся.
— Как они погибли? — поймав себя на мысли, что не хочу перебивать рассказ, спросил я, только когда Ветерок замолчал.
— А он и не понял, как. Говорит, сначала огни в небе появились, а потом такой пиздец вдруг начался, что не знал, куда метнуться, бежал, пока ноги несли, через неделю полуживой вышел к Волге, а потом в Сызрань. С месяц ещё про дружков своих выспрашивал — не видел их больше никто. Одну только смерть помнит. Говорит, мол, дружбан его рядом в кустах затихорился, оба сидели, как мыши, дышать стремались. А ночь темнющая, безлунная, на два метра перед собой уже хер чего разглядишь. И тут, — сделал Саня пугающий жест растопыренными клешнями, — у дружбана на макушке будто светлячок зелёный замаячил, а потом — бах! — и полбашки как не бывало. Тут-то счастливчик наш и драпанул. А светлячки за ним. По рукам, по плечам ползают, под ногами мельтешат. Ну, думает, пиздец, порвут сейчас на лоскуты. Ан нет, не тронули.
— Будто бы специально отпустили, — упала на язык родившаяся мысль.
— Чудно, да? А знаешь, что ещё чудно? Когда та колонна серая нас на Карачуне обстреляла, я такого же светлячка словил. Тогда не придал этому значения — мало ли что в суматохе привидится — а теперь из головы выкинуть не могу.
— ЛЦУ.
— Чего?
— Лазерный целеуказатель. Параллельно стволу крепится и светящейся точкой показывает примерное место попадания. Штука-то не шибко мудрёная, но хрен у кого встретишь, батарейки нужны. А эти ребята, похоже, ни в чём нужды не знают. Дьявол, да кто они такие?
— Во-во. И накой они вам сдались? — снова поднял Ветерок животрепещущую тему. — Эти уроды явно не расположены к тёплому общению, а вот пиздюлей отвесят запросто, ещё и на дорожку завернут. Какие к ним дела у Легиона?
— Хотят вернуть кое-что ценное.
— Так эти лазерные уже и Легион прессануть успели?
— Ещё как успели, точно к сроку, — услышанное от Ветерка погрузило меня в пучину тягостных раздумий: —
— Не понял.
— Это из басни. Забей.
— Так что скажешь по поводу лейтенанта со Стасом, есть нам от них прок в этом деле, или на двоих с тобой порешаем?
— Знаешь, Сань, ты начинаешь мне нравиться. Если не напиздел с три короба, будет тебе доля.
— Да чтоб мне сдохнуть, если соврал.
— О, в этом не сомневайся. Но вот товарищей наших придётся пока поберечь, есть у меня на них планы.
В ночь перед дорогой я спал как младенец и видел чудесные сны. Мне снились бабочки. Они порхали в танце любви под лучами полуденного солнца. Прекрасные хрупкие создания, готовящиеся дать начало новой жизни на закате собственной. Их бурые крылья с изящным серым узором бешено бьют по раскалённому воздуху, пока мясистые мохнатые брюшки трутся друг о друга в порыве страсти. Тысячи крыльев, они шуршат как мятый пергамент, осыпаясь крошечными чешуйками на питательную среду будущего поколения. Наконец, завершив ритуал, влюблённые пары опускаются, и их детородные органы сливаются воедино. Несколько минут медитативного совокупления, и блестящая слизью кладка вытекает на чёрную размякшую под солнцем кожу гниющего трупа, чья плоть уже стала пристанищем множества божьих тварей. Он лежит здесь давно и некому потревожить вечный покой. Его голова стала единым целым с искорёженным куском металла, зарывшегося рваными краями в сочащийся трупной жидкостью череп. Его глаза склевали птицы, в его ноздрях лениво копошатся белёсые черви. Поперёк его груди, на заскорузлой от гнилья одежде лежит винтовка, сжимаемая мёртвыми руками. Закопчённая гильза стоит клином, разлучив затвор с патронником. Вытекшая из тела чёрная жижа засохла на красной глине, утоптанной множеством подошв. Россыпи латуни поблёскивают тут и там по гигантскому перепаханному воронками лабиринту траншей, иссохшие мертвецы подпирают их стены своими костлявыми спинами. Сотни мертвецов, тысячи. Их смрад удушливым облаком поднимается в синее небо, изрезанное конденсационными следами и обезображенное дымными кляксами взрывов. Новое небо нового мира...
Утром, попрощавшись с гостеприимным Нижним Ломовым, мы вместе с другими сорвиголовами выехали на Карачун и встроились в немалой протяжённости автоколонну, как вагоны за локомотивом-бензовозом. Монструозного вида пятиосный тягач, похожий больше на передвижной ДОТ с устрашающих размеров отвалом спереди и двумя подъёмными минными тралами по сторонам от него, тащил за собой циклопическую цистерну, напоминающую бронированный детородный орган в сетке противокумулятивных экранов, лестниц и пулемётных турелей. Два БТРа сопровождения шли следом, готовые в случае форс-мажора прикрыть своими телами и автопушками хоть и бронированное, но всё же уязвимое достоинство логистической компании со звучным именем «Тузы», красовавшемся на нашем билете.
— Порядок, — вернул билетёр прокомпостированный проездной документ. — Слушай инструктаж. Значит так, во-первых, не растягиваться, держать дистанцию не более десяти метров и не менее трёх метров. Никто же не хочет въебаться в зад впередиидущему? Вот и славно. Если колонна будет останавливаться, бензовоз заблаговременно подаст три коротких звуковых сигнала. Перед тем, как начнёт движение — четыре коротких. Никаких самовольных остановок, перестроений и так далее. Вы — составная часть колонны, звено единой цепи. Исключение одно — поломка. В таком случае заблаговременно подаёте три коротких звуковых сигнала, если клаксон есть, или громко орёте «Поломка-поломка-поломка», после чего аккуратно, без резкого сброса скорости выруливаете к обочине. Если начнётся заваруха, по дороге не вилять, двигаться прямо. Ответный огонь вести из всех стволов, патронов не жалеть, а то знаем мы таких хитрожопых халявщиков. Гранаты не кидать! И с крупняком своим поаккуратнее, хвост нам не отстрелите. Вопросы есть?