Прежде чем я усну
Шрифт:
Если ты читаешь это письмо, то уже знаешь, что я решил уйти от тебя. Мне невыносимо даже думать об этом — не то, что писать, но у меня просто нет выхода. Я пытался его найти, но не смог. Поверь мне.
Ты должна понять одно: я люблю, любил и всегда буду любить только тебя. Мне неважно, что случилось и почему. Я вовсе не желаю отомстить, нет. И не нашел кого-то на стороне, не думай. Когда ты была в коме, я особенно остро осознал, что ты — часть меня. Всякий раз, когда я смотрел на тебя, я думал, что это я умираю. И понял, что не желаю знать ни того, что ты делала тогда в Брайтоне, ни ради кого ты туда поехала. В тот
И вот это случилось — я был счастлив. Ты не представляешь, как я был счастлив, когда мне сказали, что опасность миновала и что ты будешь жить. Что не оставишь меня. Нас. Адам был совсем маленьким, но, думаю, он тоже все понимал.
Когда выяснилось, что ты не помнишь, что с тобой случилось, я решил: это хорошо. Веришь ли? Мне очень стыдно теперь, но я подумал: что ж, оно и к лучшему. Но позже выяснилось, что ты забываешь и другие вещи. Не сразу, через какое-то время. Сначала это были имена соседей по палате, врачей, которые тебя лечили, медсестер, которые за тобой ухаживали. И дела становились все хуже. Ты стала забывать, отчего лежишь в больнице и почему тебя не отпускают со мной домой. Убедила себя, что врачи ставят на тебе опыты. Когда я забрал тебя домой на выходные, ты не узнала нашу улицу, наш дом. Твоя кузина пришла навестить тебя, а ты и понятия не имела, кто она такая. Мы отвезли тебя в больницу — и ты не знала, куда мы едем.
Тогда-то и началось самое трудное. Ты так любила Адама. Когда мы приходили, ты вся светилась, он подбегал к тебе, и ты обнимала его, и сразу же узнавала. Но однажды — прости, Крис, но я должен рассказать тебе это, — ты вбила себе в голову, что Адама у тебя отняли, когда он был младенцем. Каждый раз, когда мы приходили, ты воображала, что видела сына в последний раз, когда ему было несколько месяцев. Я просил его сказать тебе, когда вы с ним в последний раз виделись. И он говорил: «Вчера, мамочка» или «На той неделе». Но ты ему не верила. «Что ты ему наговорил? — спрашивала ты. — Это же ложь!». Стала обвинять меня в том, что это я держу тебя здесь взаперти. Что, пока ты лежишь в больнице, Адама растит, как своего ребенка, другая женщина.
А однажды, когда я пришел, ты меня не узнала. Ты устроила истерику. Когда я отвернулся, ты схватила Адама, вероятно, чтобы спасти его, и бросилась к двери. Но он начал плакать. Он не понял, что ты делаешь и зачем. Я увел его домой и попытался все объяснить, но он ничего не понял. И стал по-настоящему бояться тебя.
Так продолжалось какое-то время, потом стало еще хуже. И однажды я позвонил в больницу и попросил рассказать, как ты ведешь себя без нас.
— Что она делает прямо сейчас? — спросил я у них.
И мне ответили, что ты абсолютно спокойна и счастлива. Сидишь на стуле возле кровати и болтаешь со своей новой приятельницей. Иногда даже играешь с ней в карты.
— В карты? — я не поверил своим ушам. Мне сказали, что ты отлично играешь. Правила тебе приходилось объяснять каждый день, но стоило тебе их усвоить, ты обыгрывала всех.
— Она счастлива? — спросил я тогда.
— Да, — ответили они. — Она выглядит довольной.
— Она вспоминает обо мне? — задал я следующий вопрос. — Об Адаме?
— Только когда вы приходите, —
Думаю, тогда, в тот самый день, я понял, что мне придется уйти от тебя. Я нашел для тебя место, где ты сможешь жить столько, сколько захочешь. Место, где ты сможешь быть счастливой. Потому что ты можешь быть счастливой без меня и без Адама. Ты нас не знаешь, а значит, не станешь скучать.
Я тебя очень люблю, Крисси. Ты должна это понимать. Больше всего на свете. Но я должен дать нашему сыну ту жизнь, которую он заслуживает. Очень скоро он начнет понимать, что происходит. Я не смогу солгать ему, Крис. Я объясню ему, что мне пришлось сделать выбор. Скажу ему, что, хотя ему и очень хочется тебя увидеть, он слишком расстроится, если это произойдет. Быть может, он меня возненавидит. Станет обвинять. Надеюсь, что этого не будет. Но я хочу, чтобы он был счастлив. И чтобы ты была счастлива тоже. Даже если твое счастье возможно только без меня.
Я попрошу Клэр хранить это письмо. Попрошу отдать его тебе, когда ты достаточно поправишься, чтобы прочесть его и понять. Я не смогу оставить его у себя. Если оно останется у меня, я не перестану о нем думать и вряд ли удержусь, чтобы не отдать его тебе на следующей же неделе, в следующем месяце или в следующем году. Словом, слишком рано.
Не стану лукавить: я не теряю надежды, что в один прекрасный день мы снова будем вместе. Все трое. Одной семьей. Что ты поправишься. Я должен в это верить. Должен, иначе умру от горя.
Я не бросаю тебя, Крис. И никогда не брошу. Слишком сильно я люблю тебя.
Поверь мне, я поступаю правильно — мне больше ничего не остается.
Не презирай меня. Я люблю тебя.
Бен
Я перечитываю письмо, складываю его. Бумага хрустит, точно письмо было написано вчера, но конверт, в который я его прячу, совсем истерся, края его истрепались; он пахнул чем-то сладким, вероятно, духами. Носила ли Клэр его с собой, спрятав в кармашек сумки? Или хранила дома, в ящике стола, подальше от глаз, но не забывая о нем? Многие годы оно ожидало своего часа — времени, когда я буду готова его прочесть. Годы, когда я не знала своего мужа, да и саму себя. Годы, когда я не знала, как заполнить пропасть между нами, потому что не знала о существовании этой пропасти.
Я прячу письмо между страничек своего дневника. Я пишу и почему-то плачу, но вовсе не чувствую себя несчастной. Потому что все понимаю. Отчего он мне лгал, отчего ушел от меня.
Ведь он мне на самом деле лгал. Не рассказывал о романе, который я написала, потому что меня убило бы осознание, что второго мне уже не написать. Говорил, что моя лучшая подруга уехала на край света, чтобы защитить меня от того, что они оба меня предали. Потому что не верил, что я люблю их настолько сильно, что смогу простить. Рассказывал, что меня сбила машина и что это был несчастный случай лишь для того, чтобы я не узнала, что на меня напали и что нападавший сделал это нарочно, поскольку люто меня ненавидел. Утверждал, что у нас не было детей, чтобы мне не пришлось вновь и вновь переживать смерть нашего единственного сына, узнавая это каждый день. И не рассказал о том, что, потратив долгие годы на то, чтобы наша семья снова была вместе, он понял, что это невозможно и вынужден был забрать сына и уйти, чтобы снова найти счастье.