Преждевременный контакт

Дмитриев Вадим Алексеевич

Его родители были строителями и по профессии, и по духу. Строили все - города, заводы, свое счастье, новую жизнь для людей. Бабу Тасю они называли "анахронизмом старины". А она их "непутевыми", то есть "сбившимися с пути".

Родители привезли Марка к бабке весной. За неделю до отъезда. Оставаться ночевать отказались и, сославшись на дела, в тот же день уехали в город. Так маленький Марк и бабка Тася стали жить вдвоем.

По утрам бабка поливала разведенным куриным пометом молодую дикую яблоню у покосившегося забора, и приговаривала:

–

Объешься яблок, внучек, в этом-то году.

Запах помета был невыносимо ядреным, резал глаза, и Марк, заливаясь смехом, представлял, как ел яблоки, пахнущие куриным пометом.

– Фу! Бабушка не лей. Яблоки вонять будут.

– Все из земли, внучек, и все в землю, - говорила она и тоже смеялась.

Когда баба Тася смеялась, в уголках ее глаз образовывались глубокие веселые лучики морщинок, обветренные щеки прорезали хитрые ямочки, а ноздри двигались в такт ее смеху так, словно на лице у нее сидит большая дикая птица и машет своими могучими крыльями, пытаясь взлететь.

Потом они завтракали свежевыдоенным молоком и свежеиспеченным хлебом. У бабки была корова Чернушка и коза Стефания, и Марк каждое утро старался угадать, каким молоком сегодня его поит бабка, коровьим или козьим.

После завтрака они шли в лес, где баба Тася собирала травы. Иногда с собой она брала узелок с пирогами и молоком.

– Подарки лешему, - объясняла она, - чтоб пускал и выпускал.

Войдя в лес, она раскладывала принесенное на лужайке и здоровалась с лесом, кланялась на четыре стороны.

Она всегда разговаривала с лесом на только им двоим понятном языке.

– Ты жимицу не дашь мне сегодня? Вон ветер какой, звезда упадет. Слезы заячьи тоже... пропадут ведь. Ты не злись, не шурши. Пух мне дикий собрал-то?

Марк не обращал внимания на ее бормотание. Он пил воздух леса. Это было потрясающее ощущение. Затем приходил домой и весь день носился по селу с местной детворой, без жалости тратя бурлящую энергию, подаренную лесом.

То лето на удивление было жарким, таким же, как это. Днями Марк пропадал на речке и возвращался лишь к вечеру обгорелый, грязный и голодный. И счастливый.

Перед сном бабка Тася отмывала его в тазу, приговаривая:

– Солнышко тебя любит. Вон и волосы цвета солнышка.

А когда укладывала спать, говорила:

– Не держись за прожитый день, внучок. Завтра проснешься новеньким, утром всегда все новое.

И он засыпал в предвкушении нового дня и нового себя.

Так пролетело лето. А осенью задождило, и сельская ребятня перестала ходить на речку. В пасмурные дни он с мальчишками прятался в старой заброшенной часовне. Там они часами пугали друг друга страшными историями.

– Что, Ведьмак, страшно?
– подзадоривали они Марка, трясущегося от страха после очередной страшилки, - а с бабушкой своей жить не страшно?

И среди детворы ходили разные слухи о бабке.

– Ребята говорят, ты мертвецов умеешь оживлять, бабуля?
– как-то спросил он.

– Не умею, - отвечала бабка, штопая носки перед свечкой.
– Вон, носки твои лечу. Это умею. А когда они сплошь дырой станут, помрут совсем, зачем их оживлять? Мертвяки не возвращаются.

Баба Тася лечила людей так же, как его носки, тихо аккуратно, что-то нашептывая перед горящей свечкой. Она лечила всех. Даже совсем тяжелых поднимала на ноги заклинаниями, снадобьями и травными отварами.

– Я лишь чуток помогаю, - говорила она.
– Пока в нем есть жизнь, будет жить.

И хотя односельчане "за глаза" шептались, будто видели ее летающую ночами в ступе, но лечиться к ней ходили все.

Долгими зимними вечерами, в тусклом мерцании свечи, бабушка рассказывала полусонному, закутавшемуся по уши в одеяло Марку сказки, которых он раньше никогда не слышал. Про летающих шаманов, про слепых видящих, про демонов, вселяющихся в людей, про добрых и злых духов. И еще рассказывала, что духи эти прилетели к нам на землю из далеких чужих планет и живут среди нас. Но не показываются - время еще не пришло.

Так прошла зима. А весной, после первых оттепелей, приехала мать и забрала его в город. Отец с ней не приехал. Он не приехал и потом. Мать сказала, что он - на очередной далекой стройке, строит для людей новую жизнь. Больше Марк его никогда не видел.

***

Воспоминания расплываются, медленно приходит сознание. Он опять открывает глаза, и видит перед собой не пластиковую обшивку реанимобиля, а серый от пыли потолок больничной палаты. Его веки тяжелые как гири. И еще - он не чувствует своего лица. И рук. Кажется, что их нет совсем.

– Алкоголя в крови нет, - сквозь полудрему слышит он мужской голос.
– Ни документов, ничего.

– Пожар? Что-то серьезное?

– Его привезли сотрудники УБ.

Из тумана проступают два бледных облака с темными пятнами вместо голов. Они разговаривают о нем.

– Непонятно как он выжил. Пол-лица как небывало.

– Как же это?

– Говорю же, это не наше дело.

– Ладно.

Они еще что-то говорят, но слов не разобрать. Затем все стихает, и бледные облака их расплывчатых силуэтов растворяются в тумане.

Что произошло? Они что-то говорили о пожаре. Он пытается вспомнить. Перед глазами лес. Он густой и темный. Но ему не страшно. Лес приятно пахнет.

"Освободись", - слышит он старушечий голос.

Он - маленький мальчик босой, без майки бежит по пыльной дороге. Навстречу идет отец.

"Ты все-таки приехал за мной!" - кричит мальчик.

Марк открывает глаза. Он лежит в маленькой больничной палате на единственной койке. В палату входит большая грудастая медсестра с колючим взглядом и недовольным рыхлым лицом. Не глядя на Марка, она открывает настежь окно, и в палату врывается утренняя свежесть.