Президенты без государств
Шрифт:
— Вы?! — растерянно вскрикнула Мария Яковлевна, когда при свете керосиновой лампы в американском офицере узнала одного из руководителей немецкой разведки. — Как вы нашли меня, барон? — прошептала она, машинально назвав генерала бароном, хотя еще при жизни Мустафы он посещал их дом и назывался генералом Майером Мадером.
— Я к вам с добрыми намерениями, — заверил он, почувствовав ее тревогу. Потом подчеркнуто неторопливо достал портсигар с рисунком орехового наплыва.
— Тот же портсигар, — сказала она. — За тридцать лет он нисколько не изменился. Удивительно.
— Время
— Зато нас порядком поистрепало, — с сожалением сказала Мария Яковлевна.
Она долго внимательно разглядывала портсигар. Грустная улыбка осветила ее лицо, как бы приглашая к воспоминаниям.
25 августа 1912 года сухогрузный пароход «Мерв» вышел из Баку в Красноводск с трюмом, набитым колониальными товарами. Пассажирские каюты были переполнены.
Было уже без четверти одиннадцать. Южное солнце достаточно нагрело палубу. Мария Яковлевна, сидя за столиком в ресторане, рассеянно следила за игрой волн.
— Мария Яковлевна! Голубушка! С добрым утром! — услышала она густой голос полковника Белоусова.
— Разрешите представить вам моего друга, барона фон Кюхлера.
Мария Яковлевна слегка поклонилась.
Барон прикоснулся губами к ее пальцам…
— Значит, вы актриса? — обратился он к Марии Яковлевне.
— К тому же еще дьявольски талантлива, — с восторгом произнес полковник. — Актриса Мариинского театра.
Мария мило улыбнулась.
— Вы не из Петербурга? — спросила Мария Яковлевна.
— Нет, не из Петербурга, — ответил он. — Я родом из Франкфурта-на-Майне. Там и живу.
— О, родина Гете!
Барон поклонился.
— Вероятно, я только этим и знаменит.
За завтраком полковник рассказывал забавные истории.
Барон был из тех людей, которые в обществе стараются держаться в тени, больше слушают собеседника, чем говорят сами.
— Любопытно, барон, что же вас привело ко мне?
— О, голубушка Мария Яковлевна! Я пришел к вам как друг, поверьте!
— С таким риском для жизни? Не из-за красивых же глаз? Увы, мои глаза угасли от бесконечных слез, от тоски и вечного страха.
— Германия ведет войну на два фронта… — начал было генерал что-то объяснять, но Мария Яковлевна перебила его:
— Вы проиграли две войны. Ничего вам уже не поможет. Чего вы еще хотите от меня, старой женщины? Зачем вы здесь? Как это ужасно! — она закрыла лицо руками.
Генерал Мадер понял, что нужного разговора не получилось. Чокаева взвинчена, чувствовалось, что она устала.
Мария Яковлевна не без оснований связывала приезд генерала с архивами мужа. Кроме того, она всерьез опасалась, что ее могут ликвидировать, так как генерал не допустит того, чтоб еще хоть одна живая душа знала о судьбе этих архивов.
Генерал Мадер отлично понимал и ее настроение, и примерный ход ее мыслей. Поэтому он начал издалека:
— Мария Яковлевна! Вы только что упомянули о 30-ти годах. Это немалый срок…
Чокаева, все еще расстроенная, молчала.
Ночь была теплая, светила полная луна. Мария Яковлевна
— Я бы не хотел, чтобы нас услышали, — тихо сказал генерал.
Чокаева глубоко вздохнула и с досадой захлопнула створки.
— Так вот, тридцать лет вы знаете меня. А я, если приплюсовать Санкт-Петербург, ваши афиши, Мариинский театр, знаю вас немножечко больше. И всегда с наслаждением вспоминаю ваши выступления. Вспоминаю «Мерв», Ташкент, наши веселые молодые годы. В молодости вы были обворожительны.
По реакции Марии Яковлевны генерал понял, что он на верном пути.
— Ваш голос! А ваш задор! Я был всегда от вас в восторге, — продолжал он. — Только, право, до сих пор не знаю, как это судьба свела вас с Чокаевым.
— Революция в России соединила наши грешные души, — сказала Мария Яковлевна. — До революции он учился в Санкт-Петербурге на юридическом факультете. Суровое тогда было время. В октябрьские дни я испугалась большевиков и бежала из Петербурга в Ташкент, к Чокаеву. Потом мы оказались в Коканде. Он был властолюбив. Может быть, я плохо разбираюсь в таких вопросах, но, по моему мнению, политик он неважный. Об этом говорят результаты всех его начинаний. Они провалились и в Ташкенте и в Коканде. Не помогли ни атаман Дутов, ни англичане. Но царство ему небесное. — Она перекрестилась. — Меня он любил. Я тоже привыкла к нему.
— Значит вы не сожалеете, что связали свою судьбу с Чокаевым?
— Жалей не жалей, жизнь прожита. Хорошего в ней было мало. Сплошные скитания. А ведь я русская, и мне страсть как хочется в Россию.
— Ностальгия?
— Если хотите, да. Только туда мне все пути заказаны. А как бы я была счастлива умереть в России!
На глазах ее показались слезы.
— Я мог бы помочь Вам вернуться в Россию, — сказал генерал.
— Работать на вас? Быть шпионкой?! Нет, нет. Менять маски в жизни — это амплуа моего мужа и таких, как вы, барон. А я актриса, я могу менять их только на сцене.
Мадер устал и поэтому напрямую заговорил с Марией Яковлевной об архивах. Чокаева опустила голову.
— Я знала, что вы когда-нибудь обязательно придете. Но ждала вас значительно раньше.
— Выходит, вы понимали, что они нам нужны?
— Вы оказались предусмотрительней, чем Каюм и доктор Ольцша. Они осаждали меня в то время, когда во мне кипела жгучая обида. Обида на то, что после смерти мужа все тут же забыли меня. В самом деле, почти полтора года никто не вспомнил о моем существовании. Если бы даже вы явились тогда, я и вам указала бы на дверь.
— Что ж, вы это можете сделать и сейчас, — сказал генерал таким тоном, что Мария Яковлевна сочла за лучшее промолчать. Она вспомнила, о чем ее предупреждал Мустафа: «Будь осторожна с этим человеком. В свое время он получит все, что ему будет нужно».
Говоря об этом, муж имел в виду то, что на пост главы Туркестанского комитета его рекомендовал Майер Мадер, и Шелленберг согласился с ним. Но Чокаев не успел рассчитаться с генералом, ему было нечем, и за расчетом генерал пришел к ней.