Презумпция невиновности
Шрифт:
Не иссякает мой интерес и к Леону, к «папке П.», к тому, нет ли за Мольто темных делишек. Меня заинтриговало замечание Нико об особых отношениях между ним и Каролиной, а та, конечно же, водила его за нос и вертела им как хотела. С каждым днем я все больше убеждался, что нет такой низости, до которой он не опустился бы. Давними адвокатскими приемами Сэнди может поставить обвинителя в положение подсудимого. Может, он старается достать именно Мольто, который тщетно пытается выстроить надежную оборону. Допрашивая домработницу, он допускает грубейшую
Мисс Беатрис показывает, что во вторник вечером – это было в апреле – на автобусной остановке она видела белого мужчину. Она не помнит, в который вторник это было, но точно во вторник, потому как по вторникам она задерживается на работе, и точно апрель, потому как в апреле ее первый раз допрашивала полиция.
– А теперь, мэм, посмотрите, нет ли в зале человека, которого вы раньше видели, – говорит Мольто.
Свидетельница показывает на меня. Мольто садится на свое место. Допрос начинает Сэнди.
Мисс Беатрис – пожилая полная женщина с живым и добрым лицом. Седые волосы собраны в пучок на затылке. На носу круглые очки в проволочной оправе.
– Мисс Беатрис, как я понимаю, вы приходите на автобусную остановку пораньше, – говорит Сэнди, хотя знает это из копии ее первого допроса в полиции.
– Ага, сэр. Мисс Юнгер обычно отпускает меня пораньше, чтобы я успела купить вечернюю газету и занять в автобусе местечко.
– Автобус, в котором вы ездите в город, тот же самый, который приходит из города?
– Ага.
– То есть в Ниринге кончается данный маршрут, и автобус идет назад.
– Верно, сэр. Как раз в Ниринге автобус и поворачивает.
– И вы каждый вечер спешите на остановку к приходу автобуса без четверти…
– Без четверти шесть, сэр. Да, каждый вечер, окромя вторников, как я уже сказала.
– Люди, которые приезжают из города, сходят с автобуса и идут мимо вас, и вы имеете возможность видеть их лица?
– Ага, имею. И у многих лица усталые.
– Не знаю, должен ли я это спрашивать?.. – Сэнди изображает колебание. – Вы не станете утверждать, что мистер Сабич – тот белый мужчина, которого вы видели на остановке во вторник вечером?
Мисс Беатрис энергично мотает головой.
– Ни под каким видом. Я должна кое-что объяснить вам.
– Пожалуйста, объясните.
– Я точно знаю, что видела этого джентльмена. – Она кивает на меня. – Я это мистеру Мольто много раз говорила. Я видела его, когда приходила на остановку. Я припоминаю, что видела его во вторник, потому как по вторникам мисс Юнгер возвращается домой только в полвосьмого. И это был белый мужчина, это точно, потому как немногие белые джентльмены ездят в город в такой поздний час. Я только не припомню, видела я этого джентльмена или другого. Лицо его мне знакомо, но я не знаю, видела я его на остановке или в автобусе.
– Значит, вы сомневаетесь, что в тот вечер вы видели мистера Сабича.
– Ага, сомневаюсь. Может, он, а может – нет.
– Вы беседовали с мистером Мольто о
– Много раз.
– И вы говорили ему то, что только что сказали нам?
– А как же иначе, сэр?
Сэнди устремляет на Мольто взгляд, полный язвительного упрека.
После заседания Сэнди берет Барбару за руку и подводит ко мне.
– Угости свою прелестную жену хорошим ужином. Она это заслужила.
Я говорю, что надеялся обсудить с ним дальнейшую линию защиты, но Сэнди качает головой:
– Прости, Расти, не могу.
Оказывается, как председатель Комитета по уголовным делам при Ассоциации юристов, завтра вечером он должен организовать торжественный обед в связи с уходом в отставку судьи Магнасона, отдавшего закону и порядку тридцать лет жизни.
– Кроме того, мне надо провести часок-другой с Кемпом.
– Кстати, где он?
Сэнди строит гримасу.
– Расти, успокойся, пожалуйста. Появилась кое-какая новая информация, касающаяся доктора Кумачаи. Но я не хочу разочароваться. Отдохни. После выходных обсудим, если потребуется.
– Что значит «если потребуется»?
– Пожалуйста, успокойся.
Мы выходим из зала. Барбара берет меня под руку. Через десять минут мы с ней уже в старинном немецком ресторане «У Рехтнера», одном из самых моих любимых. После сегодняшних слушаний у Барбары приподнятое настроение. Она просит заказать бутылку вина и радуется возможности расспросить поподробнее о результатах анализа волос и волокон в лаборатории и о том, чего следует ожидать от показаний Кумачаи. Я отвечаю коротко, рекомендую не отвлекаться от еды. Интерес Барбары к процессу тревожит и пугает меня. Он какой-то чересчур конкретный. Я стараюсь перевести разговор на другую тему, спрашиваю о Нате. Она не отвечает.
– Знаешь, – говорит она, – ты делаешься таким же, как и раньше.
– Каким?
– Далеким, чужим.
Я такой, какой есть. Чем она недовольна?
Чувствую, что начинаю злиться. Лицо у меня в этот момент, наверное, как у отца – мрачное, исступленное.
– Ты же знаешь, как мне сейчас трудно, Барбара.
– Знаю. Потому и хочу помочь тебе – чем могу.
Я наклоняюсь вперед и беру руки Барбары в свои ладони.
– Но я не сдался, – говорю я, – и сдаваться не собираюсь. Я хочу, чтобы ты это знала. Скорее бы все это закончилось. А потом я начну все сначала. Мы начнем все сначала, хорошо?
Она смотрит на меня долгим немигающим взглядом и наконец кивает.
По пути домой я снова спрашиваю Барбару о Нате, и она рассказывает, что ей несколько раз звонила директриса лагеря. Та встревожена: Натаниэль по два раза за ночь с криком просыпается. Очевидно, его мучают кошмары. Сначала она объясняла это тем, что мальчик еще не привык к новому месту, но теперь решила, что проблема глубже. Ребенок не просто тоскует по дому. Вероятно, он переживает за меня. Поэтому лучше забрать его домой.